Главная | Регистрация | Вход Приветствую Вас Незнакомец | RSS
[ Личные сообщения() · Новые сообщения · Участники · Поиск · ]
  • Страница 13 из 13
  • «
  • 1
  • 2
  • 11
  • 12
  • 13
Форум Ich-Liebe-Tokio-Hotel » ФАН-ЗОНА (Fan Zone) » ФанФикшен (Fan fiction) » Поэт (BeZe (Slash/ Angst/ AU/ POV Том/ Romance/R))
Поэт
EfiДата: Понедельник, 10.05.2010, 01:16 | Сообщение # 121
Форумчанин
Группа: Модераторы
Сообщений: 460
Репутация: 11
Статус: Offline
И дрожишь, так отчаянно и откровенно дрожишь, что мне хочется еще сильнее стиснуть тебя, да вот только боюсь причинить боль и вызывать испуганный крик, ведь ты всегда слишком остро реагировал на каждое мое прикосновение.
Билл, а что с нами будет дальше??

POV Автор.

Сердце отбивало рваный ритм, и Том невольно прижимал время от времени ладонь к груди, словно пытаясь без слов сказать: «Заткнись, паршивый орган. Умолкни, бл*ть, ты так достал меня своими скачками.» С каждым необратимым движением минутной стрелки вперед все больше сдавливало грудь. Каулитц пытался не смотреть на часы, упорно обращал все свое внимание на брата, жадно впитывая каждое его случайное движение. Но взгляд сам собой дергался то на циферблат больших часов в гостиной, то на дисплей зачем-то сжатого в руке мобильника.
Время шло. Строго, беззвучно, отсчитывая жалкие крохи-минуты, которые хотелось растянуть до вечности, но не представлялось возможным.
«Может, позвонят? Скажут, что не будет никаких Штатов, что ты со мной останешься… Ну бывают же чудеса на свете… Почему бы им и в нашей с тобой жизни не случиться, а? Билл?»
Билл беззаботно проживал очередной день, так похожий на все остальные, и вроде бы не улавливал взвинченного состояния брата, что было крайне странно и заставляло Тома настораживаться – ведь раньше близнец всегда четко отражал его волнение, страх…они с детства неосознанно делили напополам многие эмоции. Кроме ненависти и злобы Тома – эти два чувства Билл делить отказался, затмевая их своей слепой, неразумной, но такой сильной любовью.
Том боялся отлучиться от брата хоть на секунду, страшился отвернуться, моргнуть даже. Ему казалось, что в любую минуту Билл может исчезнуть, испариться бесследно и оставить после себя лишь жгучую горечь. Старший Каулитц не позволил полоумного близнецу даже одеться самостоятельно. Когда Билл медленно стягивал с себя пижамные штаны, обнажая худые бедра и тоненькие, словно спички, ноги, Том, до этого момента преспокойно драящий посуду после завтрака, неожиданно ворвался в комнату брата. Подошел к нему, сосредоточенно пыхтящему над нелегким процессом переодевания, и властным, но нежным движением перехватил копошащиеся в одежде руки.
Билл вытянулся, подобно гитарной струне, и слегка испуганно оглянулся на донельзя серьезного Тома.
- Расслабьтесь, ваше величество, - по-доброму усмехнулся Том, успокаивающе погладив напряженного полоумного по обнаженной ключице. – Сегодня в вашей программе обслуживание по высшему классу…
И присел вниз, аккуратно стягивая со стройных ног тонкие штаны, пряча глаза и чувствуя только безграничное желание подарить этому хрупкому существу как можно больше заботы, ласки. Осыпать его всем, чего он был лишен эти годы.
И Том готов был поклясться – где-то в глубине своего больного, лишенного разума мозга, Билл понимал ВСЕ. Смотрел на суетящегося подле него Тома с наспех забранными в небрежный хвост дредами, вздрагивал от влажного поцелуя в выпирающую косточку на бедре, и смутно осознавал, что самый беззаветно любимый им человек наконец-то дает ему то, чего он, Билл, всю жизнь ждал и получить не надеялся. Наверное, именно поэтому на глубине вечно направленных на Тома глаз плескалось что-то большое, теплое и влажное. Какое-то чувство, которое Том иногда улавливал случайными взглядами, но понять не мог.
Ведь Том давал ему любовь. Вот такую неумелую, стеснительную и нелепую, сопровождающуюся непременно опущенным взглядом, нарочито грубоватым голосом и хмуро сведенными у переносицы бровями. Но он ее давал. Каждым своим жестом. Заботливо расправляя на Билле пахнущую свежестью футболку, с раздраженным ворчанием натягивая на ледяные ноги безумца теплые носки и бормоча:
- И какого черта у тебя лапы вечно холодные…ай, Билл, не дергайся!
Том не осознавал этого. Он просто чувствовал острую потребность дать Биллу тепло, сделать так, чтобы тот хотя в последний день пребывания в этом доме почувствовал, что можно быть счастливым. А уж как эта потребность называлась, Каулитцу, решившему забить на свалку в душе, было невдомек.
Да и нужно ли было разбираться в своих чувствах? Ведь на то совсем не было времени.
Ни у одного, ни у другого.

POV Том.

На город верно опускается вечер, укрывая своим темным покрывалом и наш дом, затихший словно в ожидании чего-то неизбежного, неминуемого.
Ты удобно устроился на моей кровати, обложившись со всех сторон маленькими подушками и полностью погрузившись в свой блокнот, который почему-то именно в этот вечер привлек к себе гораздо больше внимания, чем я. Впрочем, оно и к лучшему…мы и так весь день не отлипали друг от друга, забываясь в робких и очень влажных поцелуях – ты ведь совсем неумеха в этом деле… Несмышленыш, который никогда никого не ласкал и не чувствовал ответной ласки.
Я только сейчас понимаю, насколько глупы были все мои сомнения касательно этих неправильных желаний быть с тобой вовсе не как с братом… Да кто еще, если не я?! Кто осмелится подарить хотя бы подобие любви безумному человеку? Кто будет с наслаждением целовать его, не обращая внимания на обилие слюны, громкие чмокающие звуки и постоянно распахивающиеся напротив глаза, смотрящие на тебя с таким детским изумлением, что в какой-то момент становится не по себе – словно ребенка целуешь… Я рядом с тобой как педофил, Билл. Полный извращенец, скотина, нагло позволяющая себе пользоваться твоим доверием и ублажать собственную жажду… Но ведь и тебе все это нравится не меньше… Иначе не было бы столько счастливого блеска в глазах. Ты не боишься меня больше, напротив, тянешься еще сильнее и беззаветней.
Значит, я все сделал правильно?
Ты ведь не ущербный человек, братец… Ну и что с того, что мозг поломан. Вон сколько людей живет со здоровыми мозгами и совершенно не пользуются ими – вот таких и стоит жалеть. А ты… Тебе душа заменяет разум. Она у тебя такая, что любой другой от зависти удавиться может.
Не буду пока тебя беспокоить. Рисуй себе там, а я пока покурю и постараюсь не думать о том, что уже через каких-то четыре часа нужно будет укладывать тебя спать… И самому укладываться рядом. А как же иначе?.. Ведь это наша последняя ночь.
Неожиданная трель мобильного заставляет нервно вздрогнуть и затравленно обернуться. Телефон беспокойно мигает и надрывается, привлекая мое внимание, а я боюсь к нему подойти. Почему??
А вы попробуйте залезть в мою шкуру и понять, каково это, когда даже самый обычный звонок может разломать жизнь на две части и растоптать тебя в крошку.
Так, спокойно…всего-то на звонок ответить. Билл, ты, главное, не встрепенись там от этого звука…рисуй себе, поэт…и не смей улавливать ритм моего мгновенно заистерившего сердца.
Рука хватает трубку и прислоняет ее к уху прежде, чем я успеваю осознать свои действия.
- Да? – неуверенно, с затаенной боязнью.
- Том, ну что же ты как долго не берешь! – взволнованный голос матери как наждачкой по сердцу. – У меня и так тут все планы в тартарары полетели, так еще и ты нервы мотаешь, трубки не беря! Вы там что, спите что ли?
- Не спим, но скоро будем. Чего стряслось-то?
- Да бред полнейший! Объяснять долго, если в двух словах, то прости, сынок, но вашу идиллию я вынуждена прервать.
Сигарета летит у меня из рук и падает на стол, красиво стреляя яркими искрами в разные стороны. Что она только что сказала? Прервать идиллию? Надеюсь, эта женщина неудачно шутит или просто я понял не в том смысле… От нехороших мыслей бросает в жар и я прислоняюсь спиной к прохладной стене, резко потеряв способность удерживаться на ногах и желая остудить заполыхавшее дурным огнем тело.
Никто не отнимет тебя сейчас. Нет. Ты в моей комнате, на моей кровати. Ты в безопасности. У нас еще есть время, я уверен.
- Том, живой ты там что ли? Эй?? Не молчи, пожалуйста, у меня и так забот по горло!
- В смысле? – тупо и слабо отзываюсь я.
- Что в смысле? – слышу в родном голосе нотки раздражения.
- В каком смысле «нарушить»??
- Так, объяснять мне некогда. Ты вещи брата собрал, как я тебя просила?
- Еще нет, но…
- Так вот иди и собери. Планы изменились, до завтра я его оставить у тебя не могу, у нас очень ранний рейс, поэтому лучше его забрать сейчас. Ты там морально его подготовь, что ли… Если он сегодня капризничает, успокой как-нибудь, ты ведь умеешь это. Чтобы к моему приезду он не бунтовал. Ну чего я тебя учу, Том, ты ведь своего брата наизусть знаешь. И вещи, вещи его собери! Я скоро буду.
И отключается, не давая мне вставить и слова, не позволяя выкрикнуть свой протест, застрявший тяжелым комом в горле. Отрываю будто прилипший к уху мобильник и ошалевшим взглядом смотрю на него, не веря, просто отказываясь верить в этот звонок. Какие вещи?.. Какое вообще «скоро приеду», бл*?!..
Вот так и разбиваются дорогие сердцу моменты. Когда ты этого меньше всего ждешь.
А самое хреновое, что я ни черта не могу с этим сделать! Я не могу перезвонить матери и сказать, что не отдам тебя сегодня! Потому что я тупо не имею на это права. Что бы я ни делал, она все равно приедет и заберет тебя. Против моей воли, как угодно, но заберет…
…сегодня.
Скоро.
От стиснувшего глотку отчаяния и ужасающего осознания всей ситуации хочется орать, громко надрываться, разбивать собственный голос о стены. Но вместо этого из меня вырывается слабый скулеж и я обессиленным мешком сползаю на пол, откидывая голову назад и с судорожным вдохом запечатывая лицо ладонями.
- С*ка, с*ка, с*ка, что же делать-то, бл*ть, - скороговоркой шепчу, дрожа всем телом.
- То, что навеки, у нас не отнять, - нежный, тихий голос, заставляющий встрепенуться и испуганно застыть, словно ты застукал меня за чем-то постыдным. А так и есть…ты сейчас видишь никчемного, как тряпка, брата. Кусок дерьма ты видишь, Билл, который не способен даже элементарно взять себя в руки и успокоить истрепанные в лохмотья нервы.
- Иди сюда, - прошу я, протягивая тебе руку. Без улыбки смотришь на нее, прижимая к груди заветный блокнот. Черные волосы с прилично отросшими светлыми корнями сегодня забраны в хвост моими же руками. Помню, с каким трепетом расчесывал тебя…боясь сделать больно… Глаза застилает от неожиданной вспышки боли в самом эпицентре сердца. Почти физической боли…от понимания того, что сегодня утром я нянчился с тобой подобным образом в последний раз.
- Ну подойди же ты ко мне, Бииилл… - почти вою я, беспомощно сидя на полу. – И брось ты уже свой блокнот, только иди сюда!!
От моего крика ты испуганно отшатываешься и готовишься рвануть в другую комнату, как можно дальше от своего спятившего братика, но я вовремя вскакиваю и хватаю тебе за плечо, резко разворачивая к себе и впиваясь бешеными глазами в побледневшее лицо. Вырываю из твоих рук блокнот, отбрасываю его куда-то в сторону, и ты в страхе зажмуриваешься, очевидно, ожидая от меня худшего.
Но вопреки всем твоим ожиданиям я издаю жалобный, отчаянный стон и словно маленький ребенок, просящий защиты и утешения, лбом утыкаюсь тебе в костлявое плечо и закусываю тоненькую ткань твоей футболки, чтобы не дать себе разораться.
И ты притягиваешь меня к себе легким, но сильным движением тонких рук, делая это с такой нежностью, что судорогой сводит сердце и хочется как последнему мелкому пацану разрыдаться прямо тут, на этом самом родном, самом бесценном безумном плече на свете. Словно почуяв, насколько мне необходимо сейчас это объятие, ты прижимаешься крепче, впечатываясь своей грудной клеткой в мою, окутывая меня собой. И два сердца долбятся так сумасшедше, что страшно становится за ребра… Обнимаешь, а мои руки плетьми висят вдоль тела, не в силах пошевелиться.
- Прости, поэт, я не смог…я такой слабак у тебя…мне придется отдать…придется тебя отпустить, понимаешь?.. Впрочем, не надо…не понимай ничего, Билл, не нужно. Обними меня, братец…
Немного очухаться. А потом идти собирать вещи. Аккуратно складывать каждую твою майку в старый, потрепанный годами чемодан и мечтать самому компактным свертком упаковаться туда же.

Набитый до отказа чемодан сиротливо стоит в прихожей, ожидая своего череда. Мать звонила совсем недавно и деловито сообщила, что будет совсем скоро, через каких-то там десять-пятнадцать минут.
Ты так удивленно смотрел, когда я вдруг принялся по-уличному одевать тебя, словно готовя для прогулки. Неудивительно, ведь время близится ко сну, а я вдруг упаковал тебя в свитер, теплые зимние штаны, напялил сверху пальто, внимательно застегнув каждую пуговицу, и обмотал длинную шею плотным шарфом, перед этим машинально поцеловав тебя под подбородок.
Чувствую твой внимательный взгляд и отворачиваюсь, стискивая зубы. Не могу, Билл, не заставляй меня смотреть на тебя, у меня и так все внутри натянуто до невозможности. Поражаюсь, как вообще сумел спокойно сесть вместо того, чтобы метаться по дому в невменяемом состоянии. Сел. И тебя рядом усадил, ведь так спокойней. Дергаешь меня за руку, требуя внимания. Слышу легкую возню, а следом за этим прохладные пальцы пробегаются по моей шее, закапываются в дреды на затылке, и я машинально наклоняю голову, открывая тебе больший простор для действий. На куски все это крошит…невозможно… Снова пытаешься урвать кусок меня, тянешься и напоминаешь о себе. Я не знаю, понял ли ты, что совсем скоро тебе придется убраться из этого дома. Но хочется думать, что нет…
- Перестань… - жалко скулю, предпринимая совсем слабые попытки унять тебя. – Не надо так делать, пожалуйста. Ты меня без ножа ведь…
- Только тебя я хочу отогреть.
Со стоном выдыхаю и резко разворачиваю голову к тебе, одновременно обхватывая мокрыми ладонями бледное лицо напротив и прижимаясь лбом к твоему.
Я полный идиот, наверное, но мне кажется, что ты чувствуешь наше расставание. Иначе зачем такая грусть на лице?..
Убираю двумя пальцами прядку, лезущую тебе в глаза, и ты щуришься, когда я задеваю пушистые ресницы. Так красиво загибаются… Как завороженный поддаюсь вперед и дотрагиваюсь до них губами, отчего ты тут же начинаешь часто моргать, щекоча мне кожу. Шепчу тебе что-то, и ты внезапно замираешь столбом. Что я такого сказал?.. Сам не знаю, хрень какая-то рвется из меня на автомате, я даже не слышу собственных слов. Приехали… Теперь вообще ничего не замечаю, кроме тебя.
Давай не думать о том, что будет спустя несколько минут. Просто побудь со мной сейчас.
И делай, что хочешь, брат. Я обещаю разрешить тебе все. Кусай меня, устраивай истерики, топочи ногами, кричи и неси свой рифмованный бред. Все что угодно, только не сиди обездвиженной статуей, как сейчас. Ведь даже губы в ответ не шевелятся. Словно заморожен.
Слишком резкая трель дверного звонка заставляет меня дернуться и резко оттолкнуть тебя, слегка разомлевшего. Как в тумане встаю с дивана, едва отрывая руки от теплой кожи и видя, как ты во все глаза свои широко раскрытые смотришь на меня, все еще держа одну руку в воздухе, там, где еще пару секунд назад была моя шея, поддававшаяся твоим осторожным ласкам.
- Посиди тут, не вставай и никуда не уходи, понял? – четко проговариваю я, беспокойно замечая твой несколько ошарашенный вид. – Я сейчас вернусь, не бойся.
Ты приоткрываешь рот, очевидно хочешь ответить что-то, но я уже бегу к двери, чтобы избавить нас от этого ужасного звука, разрывающего барабанные перепонки. Мама, да перестань же ты так трезвонить!
Торопливо отпираю дверь непослушными руками, стараясь придать лицу более расслабленное выражение. Уверен, что выгляжу не самым лучшим образом. Наверняка бледный, глаза как у спятившего, покусанные губы и плохо скрываемая паника на лице. Офигенный коктейльчик, не правда ли?
- Чего ты как долго??
Мать с порога принимается ворчать, брезгливо стряхивая с плеч горы снега, засыпавшего ее кремовое пальто с широким глянцевым поясом. Заглядывает в зеркало и в ужасе распахивает глаза, замечая густо посыпанную снегом прическу.
- Ну что за погода, отврат какой, Боже… - бухтит, кривя ровно накрашенные губы. – Всего-то несколько метров прошла, а засыпало ужасно! Томас, надеюсь, ты собрал брата, мне не придется долго ждать?
Молча киваю ей. Замечает одиноко стоящий у стены чемодан и удовлетворенно улыбается.
- Чудненько! Так, отнеси это в такси, а я к Биллу. Надеюсь, сегодня он более покладист? Когда я видела его в последний раз, он ужасно капризничал.
- Все в порядке, правда, сейчас с ним что-то не то. Я уже начинаю думать, что он в курсе происходящего. Будто чувствует, что ты заберешь его от меня.
- Глупости, - закатывает глаза. – Ты же знаешь, что это невозможно. Просто он улавливает твое настроение, а ты весь взвинчен, посмотри на себя! Или ты забыл, что брат всегда четко отражал твои эмоции??
Молча сглатываю. Забудешь такое, ну конечно.
Чемодан дотаскиваю до машины быстро, выходя на улицу в домашней одежде. Снег рьяно кружится в воздухе, бьет по лицу и сыпется за шиворот, но почему-то не чувствую холода. Молоденький шофер услужливо открывает мне багажник, запихиваю туда поклажу и бреду обратно в дом, не замечая удивленного взгляда в спину и вырвавшееся:
- Вы бы оделись… В тапочках по снегу, с ума сойти…

 
EfiДата: Понедельник, 10.05.2010, 01:21 | Сообщение # 122
Форумчанин
Группа: Модераторы
Сообщений: 460
Репутация: 11
Статус: Offline
Наверное, если бы мне сейчас не были безразличны мои физические ощущения, я бы сказал, что порядком замерз. Что окоченели пятки, пока я топтался на улице, и сейчас ноги начинает неприятно жечь, словно я иду по углям. Но я не чувствую своего тела, отказываюсь слышать его… Ударь мне кто-нибудь сейчас в морду, я бы и не заметил.
И я почти уверен, что с тобой происходит примерно то же самое.
Захожу в гостиную и тусклым взглядом окидываю мать, перевязывающую на свой манер шарф на тебе. Шмыгаю носом, и ты тут же вскидываешь глаза, дергаясь в мою сторону.
Не надо, Билл, прошу тебя…и так под сердцем начинает неприятно ныть…
Я знаю, что это. И это так тяжело, черт побери…
- Билл, что такое?? – ласково воркует мать, пытаясь удержать рвущегося тебя на месте. Ты отмахиваешься от нее нелепыми, ломаными движениями, и она непонимающе, с долей испуга, оглядывается, проследив твой внимательный взгляд. – Ааааа, вон оно что…ну понятно все. Том, отнес?
- Да, - киваю. – Я положил лекарства на самый верх, не забывай вовремя давать их. И его блокнот…он очень важен для него, так что никогда не прячь его слишком далеко. Если будет замыкаться и сидеть с ним целыми днями, не пугайся, с ним бывает. Это проходит обычно быстро. Там еще пара старых вещей…майка моя желтая, помнишь? Он отобрал ее тогда, давно. Не выкидывай, пожалуйста. Выглядит как последнее барахло, знаю, но она очень важна для него. Хочешь избежать лишних истерик, повесь ее на видное место, чтобы в случае чего он сразу нашел бы. И еще…
- Том…
- …он очень любит арбузный сок, покупай его регулярно, чтобы в доме всегда был. Скажи его сиделке, или кого ты там наняла, что если он отказывается от еды, нужно просто приготовить ему другое. Никогда не спорьте с ним и не пытайтесь заставить захотеть другое, он все равно не поддастся, это заранее проигрышное для вас дело. Он любит овощное рагу…вообще, я там на всякий случай список тебе составил, в нем те блюда, которые я делаю ему чаще всего. И еще, когда будешь курить при нем, дым в сторону выдыхай, ему не нравится, когда на него этой хренью дышат. А лучше вообще не кури при нем. И…
- Том!
Вздрагиваю от громкого оклика и вопросительно приподнимаю бровь. Только сейчас до меня доходит, что я бормотал все это на одном дыхании, уставившись в пол. Инструкцию, бл*дь, провел.
На прощание…
- Если мне понадобится что-то, я просто позвоню тебе и спрошу, договорились? – улыбается мать. Киваю ей. – А сейчас мне оставить вас нужно на пару минуточек, наверное, а то вон он как рвется… Попрощайтесь тут, я подожду в прихожей. Заодно и прическу в порядок приведу, а то там такой кошмар, ненавижу снег и зиму!
Она отпускает тебя, и ты тут же вихрем кидаешься ко мне. С разбегу впечатываешься в меня и со всей силой, что есть у тебя, обнимаешь. Так крепко, что кости почти трещат. В тебе ведь нехилая сила, когда я понял это впервые, удивился очень. Еще бы – хрупкий такой на вид, кажется, дунешь на тебя и ты как пушинка сорвешься, улетишь…но нет. Все иначе.
Мать затормаживает возле нас, растерянно окидывая отчаянно замершего в моих руках тебя, отвернувшегося от нее в сторону, и произносит:
- Надо же… Все же я никогда не перестану удивляться такой сильной привязанности. Хоть и наблюдаю это всю жизнь. Мда…ладно, не буду мешать.
Выходит, оставляя нас одних. И я понимаю, что не знаю, как быть дальше. Что говорить, делать, а??.. Как вести себя?..
Как отпустить тебя…найти силы и расцепить руки, так надежно скрещенные на твоей спине. Жаль, что не могу пальцами забраться под футболку, провести по пояснице твоей пальцами, надавливая так, чтобы ты выгнулся слегка и улыбнулся от этого прикосновения. Твое тело скрыто от меня уличной одеждой. И ты дрожишь, твои руки холодные, я чувствую это. Хотя, по логике, ты должен потом обливаться, торча тут весь укутанный с головы до пяток.
В нашем объятии столько всего сейчас. Я уверен, что ты все знаешь. Да, черт возьми, ты догадался, ЧТО нам обоим предстоит. Именно поэтому так плотно прижимаешься ко мне, что я кожей чувствую безнадегу, сочащуюся из тебя. Почуял.
- Билл… - пытаюсь вывернуться из твоих рук, но ты не даешь. – Братец, родной, послушай…посмотри на меня. Посмотри на меня, пожалуйста, Билл!
С трудом, но все же отдираю тебя, крепко держа за плечи. Отрываешь руки от меня, и они безвольно повисают вдоль тела. Взгляд опущен. Нет, не так мне сейчас нужно. Посмотри на меня сейчас же.
- А ну быстро посмотрел на меня!
Кое-как преодолев дрожь в голосе, рявкаю на тебя, пытаясь привычной твердостью добиться желаемого эффекта. Немедленно обжигаешь взметнувшимися вверх ресницами и послушно смотришь. Так-то лучше…молодец, Билл. Спасибо, что слышишь меня. Это так нужно именно сейчас.
- Мне нельзя с тобой, - начинаю быстро говорить, неотрывно глядя на тебя. – Теперь все будет по-другому, Билл. Не капризничай там, ладно? Если будешь себя плохо вести, я очень расстроюсь, так и знай. И не скучай по мне, ладно? Пожалуйста, Билл, только не скучай.
Закрываю глаза, пытаясь справиться с самим собой. Не срываться, Том, не срываться… Это плохо кончится, если я позволю себе обмякнуть, показать всю боль, что душу рвет остро отточенными когтями. Не такого меня ты должен видеть в этот момент.
Все нормально. Все нормально, я сказал!
Снова поднимаю взгляд на тебя. Плотно сжатые губы, будто ты боишься что-то выпустить из себя, брови сведены у переносицы, отчего между ними пролегает забавная складка, делающая тебя таким непривычно серьезным, что сжимается сердце. Я вижу, как внимательно ты слушаешь меня. Внимаешь каждому слову, изо всех сил пытаясь догнать смысл сказанного мной.
И я уверен, у тебя это получается.
Через силу выдавливаю из себя улыбку, широкую и лучистую, какую видел обычно только от тебя. Приближаюсь к твоему открытому аккуратному уху и медленно, с расстановкой, шепчу:
- Не скучай…но и забывать меня не смей, понял? Не смей, братец.
Порывисто целую тебя в щеку, затем задерживаю дыхание и быстро, но ласково прикасаюсь к упрямо сжатым губам. Как выстрелом по разуму это мимолетное касание. Теплые губы начинают шевелиться в ответ, пытаясь обхватить мои. Предчувствуя разлуку, ты пытаешься отсрочить момент, когда придется расцепить руки и отойти друг от друга. Я тоже не хотел, чтобы все вышло таким дерьмовым образом, Билл. Но так случилось…
- Том, вы все?? – мать заглядывает в комнату как раз в тот момент, когда я резко отстраняюсь от тебя, несмотря на протестующий громкий вздох, смешанный со стоном. – Чего время тянуть…нам с твоим братом надо лечь пораньше, чтобы он выспался.
- Да, мы все, - выдавливаю я. – Если утром будут проблемы с подъемом, сделай ему не сильно горячий чай, очень сладкий. Он его любит, особенно вишневый. Выпьет и разгуляется быстро, поверь мне. Если капризы будут, не кричи на него, он боится этого…
- Кажется, мне многое предстоит выучить, - натянуто улыбается она. – Ладно, Билли, пошли. А то бедный шофер заждался нас с тобой…хотя, какая разница, все равно это его работа.
Мать подходит к тебе с некоторым напряжением на идеально напудренном лице. И я делаю шаг в сторону, разжимая ставшие вдруг неподвижными пальцы и убирая их с твоих плеч. Наверное, этот момент я запомню навсегда.
Нетерпеливо сигналит таксист, и мать суетливо оборачивается, смотрит на часы. Берет тебя под руку и с уговорами, как маленького, ведет к двери, кивая мне напоследок. Ты непонимающе оборачиваешься на меня, неохотно тащась следом за ней. Выдираешь пальцы из цепкой хватки матери и пытаешься рвануть обратно ко мне, но я посылаю тебе такой грозный, даже немного ненавидящий взгляд, что ты пораженно перестаешь сопротивляться, позволяя маме уводить тебя. Пожалуйста, не смотри на меня так. Я не предаю тебя, пойми. Не предаю…
Словно в подтверждение своим мыслям отрицательно качаю головой.
А ты уходишь. Следуешь за матерью, часто оборачиваясь, впиваясь в меня глазами так настырно, словно хочешь найти какие-то ответы для себя. Твой взгляд как будто говорит мне: чего же ты встал, как статуя, ты должен идти со мной! Громко шаркаешь подошвами тяжелых зимних сапог, на что наша родительница тут же отзывается, волевым тоном приказывая:
- Билл, иди по-человечески, брось свою дурацкую привычку! И хватит оглядываться…давай же быстрее, нас ждут! Том, до машины проводишь?
- Нет, - через силу выдавливаю я, и отворачиваюсь, не в силах больше соприкасаться с твоим как никогда жалобным взглядом.
- Дело хозяйское…
Знала бы ты, дорогая мама, каких сил моральных стоит мне сейчас это наигранное спокойствие. Возможно, тогда ты не стала бы задавать глупых вопросов, а просто молча увела бы твоего второго сына, моего младшего близнеца. Ведь от меня сейчас словно кусок мяса отрывают, а я молча терплю, сжимая до хруста в костях кулаки.
Лучше бы ты не оставляла нас вдвоем тогда, мама, уезжая в свои проклятые Штаты.
Тогда мне не было бы так больно сейчас. От простого дверного хлопка и резко ворвавшейся в грудь холодной пустоты.
Потерянно оглядываюсь. Взгляд падает на окно, и я инстинктивно дергаюсь к нему. В тусклом свете уличного фонаря вижу два родных силуэта, направляющихся к припорошенному снегом такси, водитель которого услужливо распахивает заднюю дверцу, с интересом глядя на неуверенно бредущего высокого парня, чьи длинные волосы выглядывают из-под теплой вязанной шапки. Неосознанно провожу подушечками пальцев по холодному стеклу, как будто пытаясь на расстоянии прикоснуться к прямой спине за окном. Каждый твой шаг отдается эхом внутри. Не по снегу ты топчешься, Билл, а по моему сердцу, оставляя там глубокие следы, которые никогда не смогут исчезнуть.
- Поэт…
Стекло запотевает от несмелого шепота. Зов без надежды быть услышанным.
Ты подходишь к ждущей машине вплотную, застываешь. А потом оборачиваешься, раскосыми глазами, блеск которых я вижу даже отсюда, врезаясь точно в мои, напряженно сощуренные.
И улыбаешься. Ярко, ослепительно и невероятно по-доброму. Не боишься улыбаться вот так, Билл?.. Люди же вокруг ослепнут, как слепну сейчас я.
Закрываю глаза и сажусь на пол, откидывая голову назад. Отдаленно слышу звук захлопнувшейся дверцы, хлыстом ударивший по мозгам. Шум заводящегося автомобиля, приглушенное шуршание шин. Громыхание собственного сердца. И твой голос, застрявший внутри рифмованной занозой.
Здравствуй, свобода. Меня зовут Том Каулитц, и я больше не хочу тебя.

POV Автор.

Дни стали тянуться подобно вязкой патоке. Одиночество укутало Тома плотным одеялом, и впервые в жизни парень понял, что значит не иметь возможности с наслаждением вдохнуть. Каждый час полз издевательски медленно, изводя почти до сумасшествия. Том часто курил, редко выбирался из дома, еще реже – ел и приводил себя в порядок. И, пожалуй, слишком часто, как бы ненароком, заглядывал в опустевшую комнату брата. Но долго не выдерживал и позорно сбегал, чтобы в очередной раз забраться на кухонный подоконник и закурить.
Он мог часами сидеть там и смотреть на заснеженную улицу, с тяжелым сердцем вспоминая, как совсем недавно наблюдал отсюда за уходящим Биллом.
Никто не знает, что когда мать с близнецом уехали, Том бездумно выскочил на улицу и долго стоял там в ступоре, засыпаемый обильно падающим с неба снегом. Он молчаливо смотрел на оставленные братом следы на земле, и в его голове не было ни единой мысли. Пусто, ошеломляюще пусто, словно вынули мозг и увезли его вместе с Биллом.
А потом как в тумане заполз в дом, на автомате прошел в свою комнату, еще с порога уловив в воздухе дорогой сердцу запах брата, и застыл в дверях, заметив одиноко лежащий на постели листок. Парень сглотнул, слабо пошатнувшись, решительно шагнул вперед и с трепетом взял дрожащими пальцами бумагу.
Это был рисунок. Самый живой, какой только Том когда-либо видел. В беспорядочном ворохе листьев, прямо на земле, замерли две хрупкие фигурки, вцепившиеся друг в друга так отчаянно, что у Тома перехватило дыхание. Ведь это были они. В том самом леске со скрипучими качелями. Еще такие робкие, не знающие поцелуев друг друга. Они…
Что было дальше, Том забыл. А утром проснулся с прижатым к груди бесценным листком с слишком яркой картинкой на нем…

Тяжелее всего было понимать, что больше нечего ждать. Исчезли все шансы на возвращение близнеца, без которого жизнь резко стала слишком банальной, чтобы ее ценить, лишенной смысла и эмоций. Том часто бродил по дому, пребывая в глубоком астрале. Бездумно передвигал тяжелые ноги, по привычке заворачивал в издевательски пустые комнаты. Он словно что-то искал – долго, медленно, тщательно…и безуспешно.

«Тяжелее всего отпускать того, к кому прикован чувствами. Прикинь, братец, какие у меня мысли, да?.. Сам офигел, когда в голову такое пришло. Ты прости, я тут поговорю с тобой немного, да не сочтет меня мир за шизофреника…впрочем, это уже не так важно. Мне правда все равно, кем они меня считают, Билл. Я иногда по улицам хожу, а там все такие чужие, странные, знаешь… Ни один на тебя не похож. Они глупые, до ужаса просто. И у них в глазах пусто, поэт, слышишь?.. Там ничего нет, мне, бл*дь, хочется некоторых из низ взять, тряхнуть как следует и хоть что-то внутрь запихнуть…
Раньше я завидовал всем им, потому что у них не было тебя, и они не знали, как это трудно и ужасно, когда у тебя есть больной брат. Никто из окружавших меня не тащил груз ответственности. Они ухаживали за своими жирными хомяками и ленивыми собаками, а я изо дня в день трясся над тобой, вынужденный посвятить себя опеке. И мне было завидно, да, по-настоящему завидно. По-черному. А сейчас мне жаль их. Искренне жаль, потому что ни один человек из этого одноликого стада никогда не сможет почувствовать то, что ощущал я, живя рядом с тобой. Будь у них хоть трижды замечательные братья и сестры.
Дружков своих видел недавно, представляешь. Картина все та же – ржут как кони, пафосом хлещут. Поинтересовались, куда я дел тебя. А знаешь, что я в ответ?? А я ничего… Смелости не хватило признаться, что потерял.»

Его одинаковые будни скрашивали Лу и Алан, внезапно ставшие для Тома чем-то вроде членов семьи. Он даже ждал этих встреч, когда парочка с жизнерадостными воплями заваливалась к нему домой. С этими блондинами становилось чуть светлее в той непроглядной мгле, которая поглотила старшего Каулитца. Он даже иногда усмехался несносным приколам вечно довольного жизнью Алана, который больше не ассоциировался у него с тем бредовым пьяным прошлым, из-за которого до сих пор хотелось выть волком.
Ведь Том так часто проклинал себя за то, что не смог остановить все еще тогда, в их с Биллом день рождения. Клял себя за то, что не выгнал всех этих людей, чье сомнительное мнение было так важно для него когда-то. Ведь всего-то и надо было – отказаться от этого алкогольно-похотливого безумия и вернуться в тихую комнату, где боязливо ждал его близнец, его персональное приятное сумасшествие.

«Ты не думай, я вовсе не дохну тут. Хотя хочется иногда очень, чего уж тут греха таить. В первый день думал, что не выдержу… Я так паршиво себя в жизни не чувствовал, ты бы знал. А как ты там?? Что в голове твоей было, когда приехал туда? Красиво в Штатах, наверное… Мама говорила, что ты постоянно головой крутишь, рассматриваешь все. Представляю эту картину. Знаешь, я сейчас все чаще думаю о том, каким же придурком был. За все эти годы я не показал тебе мира и настоящей жизни…что ты видел рядом со мной? А ничего. Меня одного только. Я вот тут подумал – а что, если ты ко мне и привязан так только потому, что я был единственной фигурой в твоей жизни, которая регулярно находилась рядом?? И ты просто привык. Мне стало страшно, Билл. Я боюсь, что ты отвыкнешь от меня. Забудешь, как я выгляжу, как пахну… Бл*, да нет же. Я знаю, что этого не будет. Потому что твои глаза в тот вечер обещали мне, что не забудут. Ты просто не посмеешь, брат.»

 
EfiДата: Понедельник, 10.05.2010, 01:23 | Сообщение # 123
Форумчанин
Группа: Модераторы
Сообщений: 460
Репутация: 11
Статус: Offline
Он знал, что у Билла все хорошо. Звонки в далекие Штаты были отнюдь не дешевыми, но Том все равно каждый вечер исправно набирал номер матери, на автомате приветствовал ее и дрожащим голосом выдавливал:
- Как Билл?
Затаивал дыхание и получал всегда одинаковый ответ:
- Хорошо, ты же знаешь, что у меня все под контролем.
- Да…можно его?
- Только ненадолго, Марте нужно укладывать его скоро.
- Я всего на пару минут.
Это было новым ритуалом – каждый вечер забираться на застеленную кровать близнеца, прижимать к уху телефон и с глубоко затаенным трепетом ждать, когда же ему передадут трубку там, за много километров отсюда. Том знал, что у них не может быть полноценных разговоров, что Биллу приходится приучаться к телефону – ведь он раньше никогда и ни с кем не разговаривал вот так, выдыхая слова в странную трубку, которую давала ему мать.
Он напряженно ждал, боясь, что связь оборвется и гудки царапнут слух. Потели ладони, холодело в груди, а сердце всегда слишком бешено выплясывало свои дикие танцы.
И когда он уже готов был сорваться, заорать от нетерпения в трубку, в динамике раздавалось немного искаженное, но такое знакомое дыхание, такое родное, близкое и в то же время невероятно далекое, что Том закрывал глаза и одними только губами проговаривал:
- Спасибо…
А потом чуть громче, веселее и наигранно непринужденно, даже бодро:
- Эй, братец, ну как ты там?? Узнал своего Тома??
- Сердце покроется мягкой истомой… - удивленно, нежно, радостно, нараспев.
И тогда Том улыбался – широко и искренне. Точно зная, что точно такая же улыбка сейчас играет на губах его близнеца.
Каждый день были эти звонки, необходимые душе рифмы – всегда такие разные, но непременно теплые, настоящие, пробирающие до мурашек. Билл даже на расстоянии умел стрелять своими стихами так метко и порой сладко-болезненно, что Тому чудилось, будто бы он и не уехал никуда.
Это были такие неверные иллюзии. Но в них хотелось верить.
Билл говорил мало. В основном трещал Том, с восторгом чувствуя, как внимательно слушает его брат. Он почти видел родное бледное лицо с приоткрытым ртом, карие глаза с длинными, пушистыми ресницами, которые так приятно щекотали во время их немногочисленных поцелуев. Том хранил эти воспоминания с особой осторожностью. И всякий раз, закрывая глаза и прокручивая в голове дорогие сердцу моменты, он наполнялся нежностью, чуть горьковатой и тоскливой.
Биллу удалось расположить к себе даже грозного материного Сэмюэля, который, вопреки всем ожидания Симоны, принял ее полоумного сына неожиданно спокойно, даже миролюбиво. Том знал это, и ему становилось хорошо от мысли, что брату не придется жить в атмосфере вечной брани и недовольств.
Он приказал Биллу не скучать. И тот выполнял его приказ, исправно привыкая к новой жизни и жадно глотая по вечерам их недолгие разговоры, которые заканчивались всегда одинакового:
- Не забывай меня, поэт…
После этой фразы Том быстро отключался и отбрасывал телефон как можно дальше от себя, чтобы не поддаться соблазну снова вцепиться в него. Иллюзия «все-замечательно-Билл-как-хорошо-что-ты-рядом» исчезала, незаметно таяла в наступившей тишине. На Каулитца наваливалась реальность, от которой он почти сразу сбегал в мир снов, глотая легкое снотворное и устраиваясь на не разобранной кровати Билла.

«Это так ничтожно для нас с тобой. И в то же время так невероятно много, все эти телефонные звонки… Я наверняка свихнулся бы без них. Мать уже смирилась с этим, кажется. Просила только надолго тебя не занимать – режим блюдут… Мне сказали, что ты приживаешься потихоньку. Грустишь только часто. Ты держись, Билл, ладно? Рядом с тобой мама. Я не хотел отдавать тебя до последнего, боялся, что эта женщина не сможет дать тебе ничего, кроме сухой материальной обеспеченности, ведь она всегда только так и делала. А она исправляется, хах… Первое время психовала, конечно, я уверен. Звонила мне, спрашивала что-то о тебе, как будто ненароком, чисто ради любопытства… А я не дебил ведь, понял, что она просто не справляется. Я провел ей подробную инструкцию, скоро она будет знать о тебе почти столько же, сколько знаю я сам. Ты прости, что я секреты выдаю, ладно? Иначе тебе там будет хреново...»

Возможно, когда-нибудь все изменится. Да нет, все совершенно точно изменится.
Как-то раз он встретился с Сандерсом. Совершенно случайно, медленно бредя по улице с сигаретой в губах. Поднял глаза и увидел внимательный прищур доктора. Тот стоял возле киоска с газетами, держа в руках какое-то издание, и изучающе смотрел на Тома. Впервые в голубых ясных глазах Том не заметил презрения или осуждения. Только неясное ему понимание и даже доля уважения, как ему на краткий миг показалось.
Он сдержанно кивнул врачу и молча зашагал дальше.
Он мог бы во время очередной вынужденной вылазки из дома прихватить в полупустом супермаркете пару бутылочек чего-нибудь покрепче и надраться до потери памяти. Мог бы обложиться этим чертовым алкоголем, в котором прежде находил точное спасение, и забыть обо всем на свете. Утонуть в виски. Подавиться водкой. Захлебнуться коньяком и облиться приторно пахнущим вином. Но всякий раз, когда Том сгорбленной молчаливой фигурой проходил мимо полок, уставленными разнообразным алкоголем, даже взгляд его не дергался к бесконечным бутылям.

«Ты только не капризничай больше у них, Билл. Ешь, пожалуйста, ешь. Мать была в ярости и панике, когда ты там на весь день заныкался в комнате. Не открывал им… Не делай больше так, пожалуйста. Прости, что не позвонил, мне было невероятно хреново. Башка трещала ужасно, весь день как в бреду провалялся, проспал целые сутки. Лу говорит, что мне нервы надо лечить…она скучает по тебе, кстати.
Билл, ты только живи нормально там, ладно? Я тебя еще достану звонками этими.»

Нет, конечно же, он не сидел целыми днями дома. Не давала ему зарыться в своей норе Лу, которая порой буквально пинками гнала безразличного ко всему Тома хоть куда-то – к ним с Аланом в гости, в магазин, в парк прогуляться… Том подчинялся, сам не зная, зачем… Хотя и хотелось порой зарыться среди родных стен, повидавших столько всего, хорошего и не очень. Том часто из последних сил боролся с желанием запереться в опустевшей комнате брата и не вылезать оттуда до конца своих дней. Там все дышало Биллом. В воздухе витали его рифмы, которые Том постоянно прокручивал в голове. Сколько их было, и не счесть…и ценность каждой из них Том начал понимать только сейчас, долгими вечерами упиваясь воспоминаниями. Обрывчатые кадры прошлого в его голове – вот и все, что осталось у парня.
Алан по-прежнему устраивал шумные вечеринки, полные накачавшегося алкоголем народа, пьяного смеха и обманчивого веселья, в котором Том с таким наслаждением тонул когда-то. Иногда Каулитц приходил на очередную такую тусовку. Забивался в самый темный угол, прихватив пару банок пива, и равнодушным взглядом рассматривал веселящихся людей.

«Я себя не узнаю, Билл. Это уже совсем не я, меня переделали, сломали и склеили заново. А знаешь, кто это сделал? Не догадываешься?.. Ты сломал все, чем я жил эти годы, а теперь тебя рядом нет… Я хочу верить, что это не навсегда. Что ты вернешься. Ведь мы, люди, упрямые создания, верно? Наивно верим в лучшее, находясь в темной и непроглядной ж*пе без выхода.
Тут все остается по-прежнему. Вот очередная телка несет ко мне свои чресла… Красивая, зараза. Пьяная. Возбужденная. Она еще не знает, что через пару минут возненавидит одного парня с дредами, который пошлет ее куда подальше с таким отменным цинизмом, что девица побледнеет даже сквозь свой толстый слой темного тональника.
Я не сволочь, Билл. Мне просто никого не надо.»

 
EfiДата: Понедельник, 10.05.2010, 01:24 | Сообщение # 124
Форумчанин
Группа: Модераторы
Сообщений: 460
Репутация: 11
Статус: Offline
Как-то раз, задумчиво бродя по большому супермаркету в поисках чего-нибудь к ужину, Том притормозил возле винного отдела, врезавшись темным взглядом в до боли знакомую спину. Дорого одетый платиновый блондин сосредоточенно рассматривал многочисленные бутыли перед ним, засунув одну руку в карман нарочно изодранных джинсов. Этого человека Том не мог не узнать.
Еще месяц назад он думал, что встреть он снова этого блондина, то добром дело не закончится точно. Разобьет морду в лучшем случае. В худшем – убьет.
Но сейчас, безразлично глядя в спину Рикко, который, в общем-то, разрушил его мир своим скотским доносом Сандерсу, Том не хотел и не чувствовал ни-че-го. Разве что смутные отголоски сожаления.
Он не окликнул его. Просто тенью скользнул мимо, уже у кассы услышав слабый голос, позвавший его. Но обернуться не посчитал нужным.

«Знаешь…я не виню уже никого. Только самого себя. Поэтому с терпением плачу по счетам, которые сам же себе и нажил.
Я не ценил и не понимал тебя, Билл. И скорее всего та реальность, в которой я сейчас нахожусь, и есть самая подходящая для меня. Это то, чего я достоин. Что заслужил. И я не имею права мечтать о лучшей жизни, в которой буду прощен и матерью, и Сандерсом…о жизни, в которой ты будешь рядом со мной, совсем как раньше. Я получаю свое, слишком поздно одумавшись и выбрав для себя истинные приоритеты. А не ту фальшивку, за которую цеплялся раньше…
Ведь, в конце концов, все не так уж плохо. Я знаю, что ты не держишь на меня зла. Эта твоя любовь, коей я всегда брезговал, греет меня вопреки бесконечным километрам между нами. Я чувствую ее, Билл. Особенно по вечерам, когда удается вырвать твой голос из затасканной мною трубки.
А знаешь, я говорил с матерью. Мы может быть увидимся, слышишь?? Нам, возможно, разрешат…она уже ломается под моим напором. Знаешь, ЧТО это значит?? Я снова окажусь рядом, Билл…и неважно, на сколько – день, два…а может, всего на три минуты? Я выбью эту возможность для нас. Билл, человек ты мой, я тебе обещаю, слышишь?..
Ведь нельзя же нас разлучать навечно…нельзя, слышите, нельзя…»

Мимо пробежала стайка смеющихся чему-то молодых ребят, обдав Тома легким ветерком. Каулитц равнодушно посмотрел вслед радующимся жизни людям и крепче сжал в кармане толстовки кулак.
Том чувствовал себя совершенно иным, тусклым, не подходящим этому миру. Это было странно – видеть таких же молодых людей, как он, чувствовать их веселье…и не хотеть того же самому.
Он расплатился за продукты и незаметной тенью вышел из магазина, поднимая темный взгляд в такое же темное небо. Снег медленно падал, ложась на и без того густо усыпанные деревья, машины, фонарные столбы. Снежинки сыпались на русые дреды парня, на его лицо, губы…таяли и пропадали. Том смотрел в небо и думал об одном.
Через пару часов наступит Рождество.
Еще раньше Том позвонит в Штаты и с улыбкой поздравит брата с праздником, зная, что тот ответит хрипловатой, полной понятной только ему одному любви рифмой.
Дни тянулись, дни бежали.
Жизнь продолжалась.

Эпилог.

- Это нечестно! Я тоже хочу гулять! Почему ему можно, а мне нет?!
Мальчишка со светлыми взъерошенными волосами с возмущением и обидой сжимает маленькие кулачки, воинственно сверля взглядом еще одного пацана рядом с красивой рыжеволосой женщиной.
- Том, я уже говорила, - вздыхает женщина, беря за руку более спокойного сына. – Мы с твоим братом идем не гулять. Биллу нужно ко врачу, а тебе там делать нечего, поэтому ты остаешься дома. И хватит буянить, это неприлично! Побудешь с фрау Тенк, она присмотрит за тобой.
- Я не маленький, чтобы за мной присматривать! – кричит несносный Том. – И я не хочу сидеть дома!
- Это не обсуждается, - отрезает мать. – Фрау Тенк, займите его чем-нибудь, ладно? Думаю, долго мы там не задержимся.
- Конечно, Симона, идите, - кивает пожилая дама с пышной прической.
Том обиженно сопит и показывает брату кулак, на что тот отзывается растерянной улыбкой. На краткий момент фрау Тенк, многое повидавшей в своей жизни, становится не по себе от взгляда младшего близнеца, обращенного на своего насупленного брата, взирающего на всех вокруг с откровенной ненавистью. На глубине глаз маленького сумасшедшего человечка плещется такое мощное и необъяснимое чувство, что пожилая дама чувствует некоторое замешательство. Этого чувства нет в глазах второго. У Тома – холод, уж больно сильный, как будто наигранный…нет, дети не умеют так играть. Они оба такие странные, непохожие. До невозможности резкий грубиян Том и тихий послушный Билл, в глазах которого так и читается готовность продать душу за своего дерзкого задиристого близнеца.
Билл с Симоной уходят, и Том вихрем бросается в гостиную. Прилипает к окну, и завистливо смотрит вслед этим двоим, прижимаясь аккуратным носом к стеклу.
- Идиот проклятый, - тихо бурчит он.
- Зачем ты так грубо, Томас? – непонимающе спрашивает фрау Тенк, осторожно заходя следом.
- Он заслужил.
- Братья должны любить друг друга, - качает головой женщина. – Вот Билл тебя любит, это видно. Ты несправедлив к нему, мальчик.
- Не должен я его любить…и не буду…никогда.
Пожилой надсмотрщице остается только непонимающе вздохнуть и уйти на кухню, чтобы там сделать им обоим по чашке горячего чая. Она накормит Тома конфетами и его настроение обязательно улучшится, ведь он всего лишь ребенок. А лезть в его отношения с братом она не будет. Ведь это не ее дети. Чужие отпрыски – чужие проблемы. В конце концов, она не обязана об этом задумываться.
Но тем не менее, разливая по маленьким чашечкам ароматный напиток, фрау Тенк никак не может прогнать из мыслей преданный взгляд младшего близнеца. И жестко выплюнутые слова Тома:
«Не должен я его любить…и не буду…никогда.»
- Ох, не зарекайся ты, мальчик, - глухо бормочет женщина.
А Том в это время жадно смотрит в удаляющуюся спину своего брата, а в детских глазах отражается то, в чем он сам себе никогда не признается. Ведь это так глупо – скучать по тому, кто даже не имеет рассудка.
- Опять вечером стихами засыплет, - преувеличенно недовольно говорит он под нос. – Тоже мне, поэт…

КОНЕЦ.

 
Форум Ich-Liebe-Tokio-Hotel » ФАН-ЗОНА (Fan Zone) » ФанФикшен (Fan fiction) » Поэт (BeZe (Slash/ Angst/ AU/ POV Том/ Romance/R))
  • Страница 13 из 13
  • «
  • 1
  • 2
  • 11
  • 12
  • 13
Поиск:

Copyright MyCorp © 2024