Сколько бы я не спорил, как бы не сопротивлялся, правда бесстыдно обнажается передо мной с каждой секундой все больше, развязно скидывая свои свободные одежды. Давясь слезами от собственной мягкотелости, от такого ненавистного бессилия, я прикасаюсь трясущейся рукой к твоему очень теплому и невероятно нежному лицу, невесомо поглаживаю и кляну себя. Я понял, Билл. Я не тебя ненавижу, а себя. Это я идиот, а не ты… Я слаб не только перед тобой, но и перед всеми другими…и перед матерью, и перед Аланом…и даже перед Сандерсом. Но больше всего я слаб перед самим собой.
А тебе всегда приходилось отвечать за мою слабость. Когда в детстве мы с друзьями громили дом, разбивая время от времени красивые хрустальные фужеры, которые мать коллекционировала, я все в итоге сваливал на тебя. И мне верили, потому что я нормальный. Потому что я не говорил стихами. Мать расстроено вздыхала, глядя на тебя, а я знал, что она думает. Она жалела, что ей приходится тащить на своем горбу такого сына… Она отчитывала тебя за очередной разбитый фужер, прекрасно понимая, что смысл ее нравоучений все равно не дойдет до тебя. А я стоял и упивался зрелищем. Улыбался и гордился собой. Еще бы, я всегда так хорошо умел выкручиваться. Достаточно было произнести волшебные слова «Это не я, это все Билл!», и я становился примерным сыночком, а ты в очередной раз удостаивался звания назойливой проблемы. Так было всегда и я слишком к этому привык… И превратился в то, от чего самому сейчас безумно горько и противно.

А ты все равно продолжал любить меня даже такой бездушной сволочью, какой я был всегда. Ты улыбался, вместо того, чтобы хмуро свести брови. Ты хотел быть рядом, когда тебе нужно было бежать от меня как можно дальше и быстрей. Спасайся, Билл…или спаси меня, без твоей помощи я не выживу…

По щекам горячими струями текут слезы. Осознание реальности приходит порой слишком поздно. А придя, бьет в самый эпицентр человека. Пронзает своей жестокой правдой. Кто я? Пустое место…наверное Бог специально послал тебя следом за мной. Он ведь заранее знал, как мразь из меня вырастет…а ты должен был сделать из меня хотя бы подобие человека. Черт возьми, как же поздно с меня спадают черные очки, сквозь которые я не видел ничего, кроме собственного эгоизма.

Комната уже не так тиха – в ней едва слышно раздаются мои слабые всхлипы. Очередное доказательство моего ничтожества. Я не хочу быть таким…я человек. Человек ведь, да?..
Нет, Томми…люди не делают из своих родных братьев посмешище и не стыдятся их.
Стискиваю зубы, чтобы не завыть в голос. И просто сам, осторожно, боясь повредить хрупкую спящую фигурку, накрываю твое тело своим, и теряя остатки собственной гордости, утыкаюсь в твои волосы, словно маленький ребенок, требующий тепла и ласки.
И слезы текут так быстро, что становится щекотно…они теряются в твоих волосах, запах которых я хочу впитать в себя, как один из самых прекраснейших ароматов на свете.
Цепляться руками за твои плечи, комкая тонкую ткань пижамы, прятать сырое лицо в разметавшихся русых волосах и едва слышно твердить, как мантру, задыхаясь от собственной слабости:
- Прости…прости…прости…

Я не привык просить прощения у кого-либо, а у тебя тем более. Ты всегда был таким существом, с которым можно было сделать все что угодно, а затем уйти, самодовольно рассмеявшись. Я и представить не мог, что когда-то буду совершенно беспомощно шептать тебе мольбы о прощении, лежа на твоей же кровати и заливая слезами твои волосы.
Тело подо мной начинает вяло шевелиться, и я понимаю, что ты проснулся от моих рыданий. Вот чего я добился – в очередной раз мой эгоизм взял верх, и теперь не один я буду бодрствовать этой ночью. А как мне вести себя? Как сейчас оправдать себя перед тобой…невозможно видеть твои непонимающие, сонные глаза. Это выше моих сил…после всего внезапно осознанного мною, я просто не могу находиться рядом с тобой именно сейчас. И зачем только я пришел?! Что мне это дало… Хотел успокоиться, а вместо этого почти впал в истерику. Желал уснуть, но теперь этим мечтам точно не дано сбыться. И веду я себя по крайней мере глупо – реву, лежа но собственном брате и занимаясь самобичеванием. И что сказать тебе, я тоже не знаю…мне не хватает воздуха – вся эта ситуация душит своей реалистичностью, и я зачем-то еще сильнее утыкаюсь в твои волосы, будто бы это кислородная маска, которая поможет мне вдохнуть и выжить. Какие нелепые мысли… Мне нужно оторваться от тебя, Билл. Ты все же остаешься прежним Биллом, который не поймет, почему его старший братец так себя ведет… Я могу напугать тебя. Нужно бежать…от тебя, Билл…сейчас это необходимо.
Со стоном сползаю с тебя, разочарованно теряя тепло родного тела. Я вижу, что ты проснулся. Сквозь странную пелену наблюдаю за тем, как медленно ты садишься в кровати, затравленно оглядываешься по сторонам, пытаясь понять, что происходит. Не поймешь ты ничего, брат. Я и сам мало что понимаю, а тебе-то уж куда…не сможешь.
Хочется орать. Громко, надрывно, чтобы ты услышал меня и очнулся от своей нелепой спячки. Той, в которой пребываешь уже столько лет. Той, что губит нас обоих. Я молю тебя, Билл…очнись. Проснись, поэт. Хотя бы на миг дай мне поверить в чудо…

Но чудес не бывает, это я уяснил очень давно. Еще в тот день, когда наша мать сидела на кухонном полу и жадно глотала виски, изредка всхлипывая и выкрикивая бессвязные предложения. Я был совсем мал…но уже тогда мне было больно. Больно видеть ее черное от растекшегося макияжа лицо, стучащие по краешку большого бокала зубы, красные, заплаканные глаза. Мне было очень больно, и я пытался подойти, успокоить…понять, почему. Но в тот момент, когда моя детская ручонка потянулась к маме, ее рука замахнулась, и щека запылала огнем. И теперь было еще и обидно. Я не плакал. Только растерянно смотрел на нее…
- Что уставился? – почти чужой голос прорезал уши. – Нравится? Черт, как же ты похож на него…копия своего папаши… Только бы из тебя такая тварь не выросла. Томми, родной, а ты знаешь кое-что? Папочка тебя бросил!
И рассмеялась. Хрипло, истерично. А я бросился бежать…куда, не помню. Я помню только, что было очень страшно…и горько.
Тогда я повзрослел. В тот день. Когда родная мать сломала хрупкие стены моего сказочного замка.
Бежать сейчас прочь…как тогда…снова превратиться в несмышленого маленького мальчика, который несся по улице до тех пор, пока ноги не подкосились и он упал, сдирая коленки в кровь и утыкаясь лицом в равнодушный асфальт.

- Черт, Билл…зачем все так…зачем ты такой?!
Крик вырывается из меня против воли, и я испуганно захлопываю рот рукой. А что, если напугал тебя? Бежать…чтобы не причинить вреда. Чтобы уберечь от самого себя…
Внезапно твои руки с силой вцепляются в меня и тянут обратно. Что же творишь, Билл? Мне больно, пусти… Ты пытаешься завлечь меня в объятие, будто чувствуя тот океан отчаяния, что сейчас плещется в душе, но я отчаянно сопротивляюсь.
- Пусти меня!! Не смей…
Отталкиваю тебя и резко срываюсь с кровати, путаясь в сорванном одеяле и давя бессильные вопли. Бежать прочь…пока окончательно не увяз в прошлом. Пока ты не связал навеки своими руками. Пока я сам не понял, что происходит. Бежать…бежать.

Нервные срывы иногда бывают очень полезны. Когда внутри огромной, тяжелой кучей скапливаются темнота и отчаяние, когда больше невозможно терпеть бушующие внутри чувства – происходит взрыв. И теряешься…не зная, что с тобой происходит. Пытаешься найти логическое объяснение происходящему, но вместо этого запутываешься еще больше. Мне нужен был тот момент на кухне. Мне необходимы были твои руки, хоть я и противился им. Сейчас по телу разливается долгожданная расслабленность, а голова наконец-то пустила в себя каплю света. Становится ощутимее лучше, особенно когда я отпиваю дымящийся чай из огромной кружки.

Теперь мне стыдно перед тобой за все, что произошло. За то, что так неожиданно ворвался и потревожил твой сон. За то, что теперь ты тоже не спишь, сидя возле меня и неспешно попивая арбузный сок. Но я так благодарен тебе…ведь именно ты, Билл, смог каким-то образом поселить во мне долю спокойствия. И пускай она совсем крохотная, но с ней теплее…с тобой теплее,поэт. Улыбаюсь. Не чай меня сейчас греет, а твое присутствие. Ты очень близко…забрался на стул с ногами, мгновенно напомнив мне времена нашего детства. Ты всегда любил так сидеть…а мать ругала. Она чтила дисциплину и всеми силами приучала к ней даже тебя, хотя по сути все ее старания были напрасны. Ты все равно упрямо делал так, как тебе нравилось. А я вот ходил по струнке, и тихо завидовал твоей смелости. Только вот тогда я не понимал, что это зависть…не хотелось признаваться себе в этом. Потому и списывал все на злобу от твоего убожества. Глупый идиот…и почему мы все понимаем так поздно?.. Когда четверть жизни уже за спиной.

Молчим, слегка соприкасаясь плечами. Тепло и уютно, очень давно так не было… Да что я говорю. Никогда я не чувствовал такого. Никто не мог дать мне толику тех ощущений, что я испытываю сейчас рядом с тобой. От простого ощущения тебя рядом внутри все просто танцует, умиротворение накрывает своим нежным шелком, и мне хочется продлить эти минуты. Пытаюсь понять, о чем ты сейчас думаешь. По-прежнему загадка… Никогда мне не узнать тебя.

- Поэт, хочешь спать?.. – ставлю опустевшую кружку на стол. – А то из-за меня вся ночь насмарку. Отвести тебя?

Загадочно улыбаешься, допивая свой сок и облизывая яркие губы. На мгновение мелькает отблеск металлической штанги, и я чувствую болезненный укол в сердце, тут же вспоминая тот день. Тебе ведь было чертовски больно… Ты всю жизнь видел от меня только ненависть. Тогда почему продолжал так тепло улыбаться?.. Как сейчас… Мне не по себе. Ощущаю себя тем маленьким Томом, который всего боялся. Боялся пауков, теней, собак на улице и даже соседских мальчишек. Я вырос, но все же один страх остался… И до конца мне его не победить.

Наконец-то опустошаешь свой стакан и ставишь его вплотную к моей кружке, продолжая улыбаться. Не могу насмотреться…очень хочется отвести глаза, но просто не могу! Притягивает…чем же ты так цепляешь меня, Билл?.. И почему я не видел этого раньше…а может, видел? Только вот понимать ничего не хотел.

Я запутался совсем.

Аккуратно, очень бережно сам берешь меня за руку и тянешь за собой. А я послушно следую, не забыв щелкнуть выключателем, чтобы снова погрузить во мрак кухню, ставшую свидетельницей такого неожиданного для меня срыва. Хочется курить… Но сначала нужно уложить тебя. А потом буду долго сидеть и убивать сигареты, одну за другой… Думать. Вспоминать твою нежность. И нелепо трясти головой, пытаясь выдворить из нее странные мысли, каждая из которых связана с тобой. И глупо улыбаться, слыша тихое посапывание, доносящееся до меня из комнаты с едва приоткрытой дверью.

Кажется, у меня затекла нога… Проклиная весь белый свет за свои мучения, со страдальческим выражением лица сажусь в более удобное положение, сонным взглядом оценивая обстановку. В последнее время меня не удивляет даже то, что я способен заснуть на кухонном столе, положив на одну руку тяжелую голову, а другой сжимая чашку остывающего кофе без сахара. Кстати говоря, раньше я всегда пил только сладкий кофе, и непременно со сливками. Сейчас же мои предпочтения слишком быстро меняются, и не только касательно кофе.
Отодвигаю от себя пепельницу с кучей окурков – вчера вечером я травил свой организм, как никогда. Руки от этого дрожат до сих пор… Слишком много думал, крепко затягиваясь раздирающим горло дымом и прислушиваясь к тишине, в надежде уловить твой случайный вздох. Но ты спал как всегда тихо…и на этот раз я не пошел в твою комнату, чтобы снова потревожить хрупкий сон поэта. Моего поэта…тихого и вновь заговорившего.

Только бы ты снова не забыл слова, когда проснешься…

Сейчас я ощущаю такое непривычное умиротворение – почему-то хочется сладко потянуться, улыбнувшись, посмотреть в окно, за которым светит яркое утреннее солнце, довольно прищуриться. Такого со мной давно не бывало. А если быть честным до конца – не было никогда. Все же мне нужна была эта эмоциональная встряска…и ты в тот момент тоже был очень нужен, Билл. Ты даже не представляешь, как влияешь на меня. Как рвешь душу своими прикосновениями, заставляя самоуничтожаться быстро бьющееся сердце и истекать кровью от чувства вины. Ты не знаешь, как я всем своим нутром сжимаюсь от противоречий. Как хочу оттолкнуть тебя, потому что это невыносимо – ощущать нежность человека, которого всю жизнь втаптывал в грязь, делая ничтожеством и упиваясь этим. А что сейчас? А сейчас это существо тянется ко мне, успокаивает, будто бы понимая все. Глупость, знаю…не можешь понять. Скорее, чувствуешь что-то своей душой – все же она у тебя есть…

Да. Хочу оттолкнуть. Потому что мразью себя чувствую последней рядом с тобой. Мразью, запачканной своим эгоизмом и недостойной банальной жалости. Оттолкнуть… Но вопреки этому желанию что-то поскуливает слабо о том, что вовсе не это нужно… И я сдаюсь, принимая крохи твоей ласки. А что мне еще делать? Теперь я просто не смогу отказаться…

Даже не представляю, который час. Да и нужно ли это? Разве время так важно? Мне ведь не нужно спешить на службу, судорожно одеваясь и бросая нервные взгляды на часы. Совершенно не нужно вставать с рассветом, чтобы успеть на лекции. Ни учебы, ни работы… Усмехаюсь. Да и зачем оно все мне нужно, если мать каждый месяц высылает нехилые суммы денег? Смысла нет. Моя работа – быть рядом с тобой. Странно…только сейчас понимаю, что до этого момента ты действительно был всего лишь моей работой. А сейчас начинаешь учить меня. Знаешь, чему??? Быть человеком… И должен признаться, что ты хороший учитель, Билл.

Медленно встаю со стула, стараясь не особо сильно опираться на затекшую ногу. Сейчас начнет покалывать…о, я ненавижу это ощущение! Орать хочется, когда это происходит… Стискиваю зубы и ковыляю к твоей комнате. Надо проверить, как ты там…не проснулся ли еще?

Нет. Сквозь маленькую щелочку между дверью и косяком вижу, как ты все еще витаешь в царстве Морфея, свесив одну тонкую руку с кровати, а вторую подложив под светлую голову – точно так же, как и я несколько минут назад. Близнецы, что еще тут сказать?
Улыбаюсь, давя в себе желание разбудить это спящее чудо, и тихонько закрываю дверь. Спи,поэт. Я обещаю, что не трону тебя. И никто не тронет. Ты просто поверь мне…я больше не хочу этих испуганных глаз. Не бойся…все меняется, и я тоже. Благодаря тебе вся эта грязь внутри меня утекает в неизвестность, и я не хочу ее возвращать, это лишнее. Все будет хорошо.
Спи, Билл.

От увлекательного процесса опорожнения меня отвлекает тихий, но настойчивый звук – ты скребешься в дверь туалета, в который я наконец-то попал, проносившись с тобой все утро в бытовых заботах. Чертыхаюсь и наспех натягиваю спущенные боксеры с джинсами, параллельно нажимая на смыв. Что там у тебя опять случилось? Билл, ты невыносим…
Недовольно распахиваю дверь, готовя обрушить на тебя свое негодование, но лишь ошеломленно застываю, выдыхая:
- С*ка…
Ты неуверенно топчешься передо мной, слегка виновато улыбаясь. А я пялюсь на тебя с распахнутым от неожиданности ртом, и все тело пронзает болью. Впиваюсь испуганными глазами на струйку крови, мягко ползущую по твоему нежному лицу от отчего-то рассеченной брови. Вроде бы ничего серьезного, а у меня сердце сжимается, глядя на эту багровую ленту…
- Билл, поэт, как же ты так, а??? – обессилено стону, бережно проводя пальцами по поврежденной брови. Вроде бы неглубоко рассек… Черт возьми, Билл, ну неужели нельзя быть осторожнее?!
Беру тебя за мягкую ладошку и веду в гостиную, мысленно проклиная себя за то, что позволил себе отлучиться. Чувствую, скоро совсем от тебя ни шагу ступить нельзя будет…ни нужду справить, ни пожрать нормально.
Усаживаю твое худое тельце в огромное кресло. Ты покорно опускаешься в него, снова одаривая меня яркой улыбкой, странно сочетающейся с этой кровяной струйкой. Становится как-то жутко…невольно сглатываю и говорю:
- Посиди тут…щас приду.
Не сразу выпускаешь мою руку из своей, крепко цепляясь тонкими, но сильными пальцами. В последнее время я стал замечать, что тебе слишком необходима эта близость…будто ты зависим от этих наших кратких прикосновений. Тебе так спокойнее, поэт? Тогда я не против…просто иногда становится не по себе от того, насколько горячи твои руки. Или мне это только кажется?
Быстренько бегу в ванную, хватаю из белого ящичка на стене пакетик с ватными тампонами и пузырек с перекисью, и так же быстро возвращаюсь обратно, отмечая, что в твоей позе не произошло ни одного изменения. Надо же, послушный…
Присаживаюсь рядом на корточки, раскладывая на твоих коленях необходимые принадлежности. Наблюдаешь за моими действиями с неподдельным, детским интересом, слегка закусив губу и склонив голову набок. Какой-то хитрый прищур, непонятный мне, но пробирающий до дрожи. Стараясь кидать на твою физиономию меньше взглядов, слегка трясущимися руками смачиваю тампон перекисью и тянусь к твоему лицу.
- Поэт, сейчас будет больно, потерпи, ладно? Я осторожно.
Провожу сначала по мокрой красной дорожке снизу вверх, стирая кровь, нахально осквернившую твое чистейшее лицо. Второй рукой слегка придерживаю тебя за щеку, с удовольствием ощущая мягкость кожи и успокаивающее тепло. Приятное ощущение, но все же до сих пор такое непривычное…смогу ли я справиться со всеми этими новинками? Смогу ли привыкнуть?.. Порой сильно сомневаюсь в этом, потому что слишком пугают меня все эти чувства внутри – как разряд в душе проходит мощнейший, стоит мне хоть на миг коснуться тебя. Отголоски страха? Или же нечто новое? Вроде бы боязнью прикосновений я не страдаю, что же тогда это? Путаница какая-то…вечно у меня все, не как у людей.
Когда смоченный обеззараживающей жидкостью тампон добирается до ранки и слегка прикасается к ней, ты вздрагиваешь и сдавленно стонешь. А меня пробирает всего этот твой стон. Как будто в сердце нож раскаленный вонзили. Бл*дь, больно-то как…не могу я это слышать. Билл, ну не мучай ты так, а? И так тяжело, неужели не видишь…
- Черт, Билл, сиди ты уже спокойно…не дергайся, я тебя умоляю…
Тихо проговариваю тебе эти слова, максимально осторожно стирая ватным тампоном кровь с рассеченной брови. Ты лишь недовольно морщишься, шипя время от времени, и пытаясь отстраниться. Билл, ну почему с тобой столько проблем? Я невероятно устаю…стоило мне отойти всего на пять минут, отлить захотелось, как ты тут же навалил мне на плечи новые заботы.
- Сам виноват, - бурчу я, когда ты в очередной раз вскрикиваешь.
- Тоже мне, брат, - скулишь ты, и я недоуменно приподнимаю брови.
Ты научился шутить? Поэт, откуда в тебе сарказм? Или может быть я чего-то недопонимаю…
На некоторое время даже забываю о твоей рассеченной брови, из которой снова начинает потихоньку выливаться яркая кровь, и лишь внимательно смотрю на тебя. Взгляд в ответ – смелый, с нотками непонятного мне вызова. А в глазах что-то странное витает…не могу понять, что именно, но это завораживает. Я даже оторваться от созерцания не могу…представляю, как глупо это выглядит со стороны.
Неожиданно резкий звук трезвонящего дверного звонка заставляет меня очнуться. Поспешно отбрасываю в сторону использованную ватку, пропитанную твоей кровью, и подрываюсь с места, кидая тебе:
- Сиди на месте и не смей двигаться. Не хочу весь день подрабатывать травматологом…
И вылетаю из гостиной, даже не слыша ту рифму, что ты незамедлительно придумал мне.
Кому я понадобился? Не хватало еще, чтобы Алан пришел…я не хочу, чтобы он снова видел тебя в этом доме. Не хочу, чтобы знал. Иначе слишком невыносимо будет слушать эти его издевательства и убеждения в том, что от тебя надо избавляться. Стоять, краснея. Как раньше…не хочу. Господи, если ты есть, пускай это будет не Алан!
Наверное, Господь все-таки решил смиловаться надо мной, поскольку за дверью оказывается какой-то чересчур угрюмый Сандерс.
- Здрасьте, - как можно более приветливо бросаю ему, жестом приглашая зайти.
- Привет, Томас – как-то уж слишком неофициально произносит док и уверенно проходит в холл. – Я ненадолго, не волнуйтесь.
- Выполняете свои обещания? – хмыкаю.
- Простите, что?
- Ну вы же грозились устроить за мной слежку. Или передумали уже, док?
- Сарказма у вас много, Томас, это я уже уяснил, - спокойно отзывается Сандерс, приглаживая жилистой рукой растрепавшиеся волосы с проглядывающей сединой. – Собственно, целью моего визита является узнать, как у вас тут дела. С Биллом все в порядке, как его самочувствие, вы выполняете все мои наказы?
- Да все с вашим Биллом хорошо, - улыбаюсь. – Жрет как на убой, говорить опять начал. Все я соблюдаю, док, так что и не надейтесь меня подловить на чем-либо. И гулять я его вывожу тоже, и обращаюсь нормально. Все как вы хотели.
- Неужто прозрели? – вырывается у дока.
- О, я смотрю, сарказм заразен, - с усмешкой произношу, мучая свой пирс в губе.

Возможно это прозвучало слишком резко и сухо, но иначе я не могу. Сейчас не могу. Вылетаю из ванной, шумно хлопая дверью. Твою мать…что же это такое?!
Спасительная пачка сигарет на кухонном столе как никогда нужна мне сейчас. Торопливо достаю заветную трубочку и прикуриваю, с силой затягиваясь. Да, именно это мне сейчас необходимо… Выдыхаю, уже более расслабленно прикрывая глаза. Руки дрожат…что за чертовщина? А в мыслях вновь рисуется влажная грудь и маленькие капельки, нагло ласкающие нежную кожу…
Я ведь и раньше видел тебя обнаженным, мне сотню раз приходилось помогать принимать тебе душ, а потом оборачивать худенькое тельце огромным полотенцем. Тогда я еще не видел в тебе человека. Потому лишь брезгливо кривился, стараясь как можно меньше смотреть на казавшееся тогда убогим тело. Ты раздражал…ты вызывал отвращение. А что сейчас? Стыжусь тебя? Не могу отвести взгляда? Что это, Билл???
Надеюсь, что мне удастся избавиться от этого более чем ненормального наваждения. Я должен. Я сумею.

Ты чересчур покорный сегодня. Ни разу не дернулся, пока я помогал застегивать твою темно-синюю курточку с тысячей сложнейших замков. Не издал ни звука, когда я немного грубо оттолкнул твою руку, пытавшуюся взять еще слишком горячий кусок черничного пирога. Я просто не хотел, чтобы ты обжегся, потому и отпихнул тонкую кисть. Ты ничего не сказал, только посмотрел так, что у меня комок среди горла встал, и немного обиженно отодвинулся подальше.
И потом ты не стал есть пирог, когда я положил тебе в тарелку уже поостывший кусок. Ты проигнорировал его, демонстративно выпив стакан зеленого чая. Да, умеешь ты иногда показать, какое же я дерьмо… Браво, Билл.
И снова молчишь. Я понял, что именно таким способом ты выражаешь свою обиду. Просто замолкаешь на некоторое время и все. А меня это с ума сводит, знаешь об этом?.. Я стал зависим от этих незамысловатых рифм, в которых уже научился видеть глубоко затаенный смысл.
Скажи же хоть что-нибудь, Билл.
Но ты лишь задумчиво вглядываешься вдаль, перебирая руками черный шарф, укутавший твою длинную шею. Мы сидим на скамейке центрального парка и молчим. Эта тишина уже давит. Мимо проходят совершенно лишние люди, изредка кидающие взгляды на нас с тобой. Немного напрягаюсь от их внимания. Но мы вроде бы ничем не отличаемся от общей массы – даже ты сейчас похож на совершенно обычного человека. Так что бояться мне нечего. Можно свободно вздохнуть.
Только не выкини что-нибудь, я умоляю…давай сегодня представим, что мы оба разумны? Ну пожалуйста, брат…
Надо тебя как-то растормошить. Ты похож сейчас на каменное изваяние, даже не шевелишься. Я настолько сильно обидел тебя?
Хитро улыбаясь, крадусь пальцами к твоей руке. Ты не реагируешь, продолжая смотреть на горизонт. Ладно-ладно… Указательным пальцем прочерчиваю дорожку по твоему запястью и слегка щекочу раскрытую ладошку. Ты вздрагиваешь и переводишь на меня свой темный взгляд, в котором плещется некое удивление. Да, Билл, я тоже могу лезть к тебе, представь!
- Билл, ну ты что, надулся? – мягко тормошу тебя. – Ну что ты какой…я же хотел как лучше.
- Все хорошо, но немного мне душно, - тихо шелестишь ты, а у меня с сердца падает огромная скала. Ты больше не молчишь…какое же это наслаждение, вновь слышать этот глубокий, красивый голос с легкой хрипотцой. Говори всегда, Билл. Я готов слушать вечно.
- Душно? – вскидываю брови. – В смысле?
Улыбаешься, продолжая теребить свой шарф. Перевожу взгляд на изящные руки, и тут до меня доходит.
- Ааааа, так тебе жарко стало? Ай, черт, сейчас…
Торопливо тянусь к твоей шее и развязываю шарф. Неудивительно, что ты упарился. Сегодня достаточно тепло, а я зачем-то заставил тебя накутаться. Хотя сам сейчас сижу в расстегнутой толстовке и наслаждаюсь легким ветерком, приятно обдувающим расслабленное тело.
Снимаю плотную ткань с тебя и кладу между нами. Сейчас ты так серьезно смотришь на меня, что я теряюсь невольно. Что в этом взгляде? Я не понимаю…а ты не можешь объяснить. Грустно…мне грустно от того, что ты такой. Что не можешь всего мне рассказать, дать почувствовать. Остается только догадываться и с растерянностью пятилетнего мальчика вглядываться в родные, кофейные глаза.
- Не смотри так, чувствую себя идиотом, - смущенно бормочу я.
- И правильно чувствуешь, Каулитц!
Неожиданно громкий смех прорезает мой маленький мирок, и он с прощальным звоном рушится, оставляя после себя призрачную хрустальную пыльцу. От резкого вмешательства в наше уединение ты вздрагиваешь и с силой хватаешь меня за руку, словно пытаясь сказать – уйдите. Оставьте нас, не мешайте. Не троньте. Мое.
Друзья Алана насмешливо окидывают нас одинаково жадными глазами и посмеиваются. Вон тот парень, с которым я тогда целовался…девушка, обидевшаяся на меня за то, что я попросту не захотел ее. Кошмар, оживший за долю секунды. Страх, который умер во мне на время, вновь поднимается на трясущиеся ноги, ползя по стенкам замершей души и заставляя покрываться мурашками. Резко становится холодно…и только твоя рука дарит сейчас тепло. Хорошо от этого ощущения. И…стыдно.

- Ну привет, Том, - выходит вперед белобрысый парень, имени которого я не помню. – Выгуливаешь братца? Не наблюдал раньше за тобой такой привычки!
- Здравствуй, - не своим голосом отвечаю. – Это не моя блажь, так велел его лечащий врач.
- А ты у нас снова что-то типа домашней сиделки, да? – новый взрыв хохота. Господи, как же я ничтожен…
- Посмотрите, как Билли вцепился в него! – взвизгивает девица. – Знаете, они напоминают мне влюбленную парочку, которую застукали на месте преступления! Ребят, у кого-нибудь есть фотик? Жаль упускать такой кадр, смотрите, какие лица у них!
Меня начинает трясти, и я стискиваю зубы, чтобы не завыть от бессилия. Снова возвращается это чувство…я стыжусь тебя, Билл. Я снова начинаю это делать, снова эти взгляды…Боже мой, опять!
__________________

Отпусти меня…только сейчас, я прошу, не прикасайся! Это моя смерть…мой позор и крах. Они смеются над нами, Билл, неужели ты не видишь?.. Давай продолжим эту игру для них, ради нас… Иначе эта стая шакалов разорвет нас. Я не хочу быть посмешищем, прости…
Раздраженно скидываю твою руку и встаю со скамейки, стараясь не смотреть на мгновенно вытянувшееся лицо. Прости, Билл. Мне нужно сыграть эту роль. Ты ведь простишь меня, поэт?
Уверенно подхожу к девице, отбираю у нее тлеющую сигарету и нагло затягиваюсь, слегка прищуриваясь и с отвращением ощущая на фильтре липкий блеск для губ. Компания тут же затихает и переглядывается. Они привыкли видеть меня слабым. Привыкли пользоваться тем, что я не могу дать отпор. Привыкли видеть, как я позволяю им измываться над братом. Я – чертова кукла в их руках.
Ничтожество.
- Кстати, а где Алан? – как можно беззаботнее спрашиваю, мысленно дрожа.
- У него дела, передавал тебе привет, - отвечает блондин. – А какого черта ты снова таскаешься с этим придурком?
- Сандерс решил, что его нужно вернуть, - наигранно недовольно тяну я, крича всей душой. Мерзко…
- Да уж, не повезло тебе, - усмехается кто-то сбоку. – Без этого дебила было наверняка легче, да?
- Есть такое. Но ничего, он после больнице стал тише, ведет себя намного послушнее. Мне даже в кайф то, что он выполняет все мои приказы.
- Как дрессированная собака! – ржет девица.
- Да…как собака… - эхом отзываюсь я.
Спиной ощущаю, как впивается в меня твой растерянный взгляд. Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать, какое выражение сейчас рисуется на бледном лице. Я более чем уверен, что именно в этот момент ты понимаешь меня на сто процентов. Что слышишь и пропускаешь через себя каждое слово, сжимаясь от несправедливости. Я слаб перед ними…черт, Билл, я не виноват, что мир не привык принимать таких, как ты! Что я не привык быть посмешищем!
Пойми, я прошу. Пойми меня, Поэт.
Докуриваю отобранную сигарету, но даже это не помогает мне унять нервную дрожь. Выкидываю бычок куда-то в сторону и обвожу безумным, отчаянным взглядом этих людей, мнения которых боюсь больше всего на свете. Людей, из-за которых я способен предать собственного брата. Тебя.
- Эх, жаль мне тебя, Каулитц, - наигранно вздыхает блондин и хлопает меня по плечу. – Я бы на твоем месте давно отказался от этого психа и жил бы себе припеваючи.
- Не могу я, - кривлюсь. – Мать выделяет неплохие средства на его содержание, так что мне это весьма на руку. Если откажусь – придется искать работу, вкалывать за ничтожные гроши…нет уж. Лучше потерплю!
- А ты молоток, - щурится. – Я-то думал: на фига ему эта канитель? А у тебя тут все четко продуманно…ну что ж, Каулитц, хвалю. Да, кстати…у нас тут гулянка намечается, сегодня, в шесть. Не желаешь присоединиться?
- Ээээ…
- Будет клево, я обещаю! Возьми с собой братца, если хочешь…в прошлый раз из него вышла неплохая игрушка.
- Я подумаю…
- Ну вот и молодец, - улыбается довольно. – Будем ждать тебя, Том! Запомни: в шесть, у меня. Помнишь ведь, где я живу?
- Вроде…
- Вдвойне молодец. Ну, до встречи!
Каждый подходит ко мне, пожимает на прощание руку и уходит прочь. Как во сне наблюдаю за удаляющимися фигурами, которые пару минут назад заставили меня сломаться. Заставили лгать, предавать тебя и дрожать от страха. Резко усилившийся ветер обдувает мое окаменевшее тело, но я не чувствую холода. Я не чувствую ничего, кроме расползающегося чувства пустоты. И презрения к самому себе.
Я боюсь обернуться. Не хочу видеть в твоих глазах боль, ведь она есть, я знаю, я чувствую это.
И поэтому я просто срываюсь с места и бегу. Бегу как можно дальше от тебя, совершенно позабыв о том, что ты ненормален, что самостоятельно не можешь сделать и шагу без меня. Просто бегу, путаясь в широких штанах и давя в себе крик, который разрывает грудь.
И стараюсь не думать о том, что позади меня остался одиноко сидеть на лавочке молчаливый поэт, снова испытавший на себе приземленную человеческую слабость.

POV Автор.

Том бежал настолько быстро, что не замечал ничего вокруг. Ни людей, которые недоуменно оборачивались вслед странному парню в широких одеждах, ни машин, тормозивших слишком резко, чтобы не сбить проносившегося мимо со скоростью света рэпера. Бежал, не оглядываясь, пытаясь выкинуть из головы образ хрупкого поэта, которого бросил в многолюдном парке.
Бежал.
Спотыкался и даже пару раз падал, не чувствуя боли, только сдавленно шипел и поднимался, опираясь на разодранные в кровь руки. Ему было неважно, где он находится, он словно обезумел. Облезлый уличный пес набросился на парня с громким рычанием, но Том лишь вяло отмахнулся от него и резко плюхнулся на асфальт в каком-то забытом Богом дворе. Собака удивленно посмотрела на странного человека с растрепанными дредами и тихо ушла прочь, жалостливо взглянув на него.
Тому было мерзко от самого себя, от своего низкого поступка, и он совершенно ничего не мог сделать с липким чувством стыда и ощущения собственного ничтожества, расползавшимися по его нутру. Впервые в жизни ему хотелось рыдать – громко, надрывно. Рыдать так, чтобы выплеснуть наружу всю боль, резко впившуюся в сумасшедше стучащее сердце. Было больно? Да, очень. Настолько больно, что в глазах потемнело, а руки чересчур сильно дрожали, выдавая своего хозяина. Тому повезло, что улица, на которую он попал, была совершенно безлюдна, иначе бы его приняли за наркомана, которого ломало от желания вколоть в себя сладостную дурь.
Где-то в глубине стонущей души Том понимал, что ему нужно вернуться, обнять Билла и увести домой. Защитить это хрупкое существо, которое было совершенно невиновно в его собственных страхах и сомнениях. Но парень не мог подняться на ноги – его тело потеряло силу. Тома сотрясала слишком сильная дрожь, и он ничего не мог с этим поделать. Было страшно. И невероятно холодно.
Он понимал, что заслужил все это. И от этого понимания было вдвойне больнее.
- Зачем все так… - простонал Том, и силой ударил по асфальту.
Он просто не мог вернуться. Был слишком слаб. Слишком подавлен произошедшим.
А еще ему было элементарно стыдно.

POV Том.

Где я сейчас нахожусь? Где ты? Почему мне так пусто, я ведь вовсе не так хотел провести этот день… Я желал подарить тебе счастливые моменты, чтобы окончательно стереть все прошлые ошибки и затмить радостными улыбками горечь прежних поступков. А вместо этого снова прогнулся под тех, кто не стоит даже твоего волоска. Твоего русого, длинного волоска. Как бы я хотел сейчас окунуться в эти пшеничные волосы, вдохнуть их неповторимый запах и забыться. Но я не имею на это права. Прости меня, Билл! Я…я правда не хотел всего этого кошмара. Прости…
Я даже боюсь представить, каково тебе сейчас. Наверное, даже хуже, чем мне – ведь я предал тебя. Вновь. Наверняка ты так и сидишь на этой лавочке и озираешься по сторонам, взглядом пытаясь выискать меня. Хочешь улыбнуться, но вместо этого затравленно вжимаешь голову в плечи и хватаешься руками за одежду. Боже…не хочу представлять это! Слишком больно… Слишком неправильно!
Назад дороги нет. Я совершил ужасную глупость. Я снова поддался страхам.
И я не могу вернуться к тебе сейчас, поэт.
С трудом поднимаю отяжелевшую голову и невидящим взором оглядываюсь по сторонам. Никого. Только я и резко усилившийся ветер, который с немым укором треплет мои волосы.
Позорно сбежал. Как последний слабак.
Ты ничтожество, Томас Каулитц.
Мне безумно, до дрожи в коленях, хочется напиться. Просто надраться до такой степени, чтобы забыть обо всем. Как тогда, во время моей персональной «свободы». Теперь я намеренно хочу потерять память, чтобы навсегда забыть эти кофейные глаза, забыть о том, какая я мразь. Напиться. Вот что мне сейчас нужно.
Чудом поднимаюсь на ноги, едва справляясь со слабостью. Все тело будто ватное, конечности плохо слушаются меня. Кажется, блондин приглашал меня на вечеринку? Что ж, если убивать в себе человека, так до конца.
Даже не отряхивая пыльную одежду, медленно двигаюсь подальше от этого пустынного двора. Дом того парня находится в паре кварталов отсюда, если меня не подводит память. Однажды я был там с Аланом.
Прощай, здравый смысл. Прощай, поэт. Хотя бы на несколько часов позволь мне забыть о тебе. Я снова бросаю тебя, Билл.