Pov Tom

Вижу жалкого человека перед собой - знакомьтесь, мой брат. Для него это значит, что я должен ему помочь. А мне теперь абсолютно все равно, кем он мне приходится, мне наплевать. Он бы сказал «Я стал бесчувственным эгоистом», назвался бы «инфантильным придурком». Но это всего лишь слова: улетят и не вернутся.
С возрастом становится сложнее. Каково тебе сейчас? От тебя ушла жена, тебя уволили с работы, стерва - жена отсудила у тебя дом... Ах, да, ты ведь еще должен алименты платить, у вас годовалый ребенок, хотя, конечно, вряд ли твой. Ты крепко влип, брат мой. Стоя сейчас у моего порога и прося о помощи - раньше ты бы себе этого не позволил - губишь свою навязчивую идею всей жизни. Я эти фразочки наизусть знаю: я сам, не мешайте мне, сам из проблемы выпутаюсь, сам, сам, самсамсам... Перешагнул через себя, видно.
Сейчас я смотрю тебе прямо в глаза. Беспомощный вид. Бледные губы дрожат - промок. Долго боролся со своими мыслями: просить у меня помощи или нет. Руку на отсечение - на улице жил, хоть неделю да прошатался по ночным пустынным переулкам. Из всей твоей чертовой сущности на меня сейчас выплескивается ощущение ситуации безысходности. Мы это проходили, я не поддамся. Эй, ты ведь сам во всем виноват.
На моем лице - чертова ухмылка. Ты никогда не умел контролировать ситуацию, слишком мягкий, чтоб держать все и вся на привязи. А я вырос, приспособился, мутировал, и ты уже пару раз называл меня тварью. Не знаю. Добавить больше и нечего. Мы оба мечтали не о такой жизни, брат мой. Не о такой жизни...
Иногда я прихожу в дом, где когда-то жила наша семья. Поднимаюсь по старым деревянным лестницам двухэтажного дома. Парадная пахнет нафталином и суетой начала моей жизни. Не успеваю поставить ногу на ступеньку, она уже скрипит, взвизгивает как ребенок в ожидании порки. В ушах звенит посуда, перед глазами суетятся лица. Просыпается далекое детство, обрывками фраз и фрагментами картинок, которые вдруг оживают - так реально.
...Эти слова слишком затерты. Слишком банальны. И все тут «слишком».
Кто бы знал, c каким трудом даются признания! Себе самому - прямо-таки с дьявольским. Говоря себе, что я ненавижу тебя и твою никчемную жизнь, я вкалываю сознанию опиум. Опиум для народа. И снова получается, что ты - моя религия.
Ты очень сложный человек, всегда и во всем - расстояние. Картина полностью одинокого человека была бы абсолютно совершенна, если бы не я. Даа, я в курсе, что все всегда тебе порчу.
И этим мы сильно похожи. Я боюсь за тебя, старший, хоть и повторяю себе четыреста восемьдесят три раза на дню, что все должно быть наоборот; боюсь, потому что ты всегда все в себе копишь и ни хрена не выплескиваешь в окружающий мир. Однажды - давно, в то загадочное время, когда мы еще жили вместе, как-то нас занесло в спортзал. Там одиноко висели две боксерские груши, и я прекрасно помню свое лицо, когда, усталый, потный, но удовлетворенный, через десять минут отчаянного молотилова, я посмотрел на тебя и с безмерным удивлением обнаружил, что ты все еще вежливо ходишь вокруг своей.
Но сейчас я боюсь, что когда ты переполнишься и взорвешься, меня не будет рядом. Сегодня, черт возьми, красивая ночь. Как тогда.
…Я, конечно, приглашу тебя войти. Мама в детстве учила нас быть добрыми друг к другу. Это было как раз после того, как я тебе синячище под глазом поставил... И вот сейчас я задумываюсь - почему всю жизнь – я?! Почему только я должен постоянно тебе что-то прощать, а ты только строишь умильные рожицы? Потом я все время писал твоим девчонкам записочки, потому что ты двух слов связать не мог, только карандаш мусолил, да бумагу тоннами изводил… Потом, в результате, на свидания с девочками этими тоже я ходил. И всегда думал - что же ты находишь в них во всех? Будто специально каких-то забитых выбираешь.
Но я определенно задумался. Ты стоишь передо мной, и вода стекает с твоих неровно остриженных волос.
-Проходи.
Ты облегченно выдыхаешь, я замечаю…Неужели ты мог подумать, что я…Неужели я когда-то давал тебе повод думать, что я…
Ты промок основательно. Удивлюсь, если на тебе хоть что-то сухое осталось. Снимаешь ботинки, наклоняешься. Невольно любуюсь твоим телом. Трясу головой…
-Пойдем.
Сегодня я не буду спрашивать тебя о том, как ты жил все эти пять лет. Мы не созванивались даже, не поздравляли друг друга на праздники и все, что я знаю о тебе - результат опросов редких общих знакомых. И вот ты пришел ко мне.
Сегодня - никаких вопросов.
Я уговариваю себя не злиться, но мне это тяжело дается. Ты так долго морочил всем голову, мне в том числе, что вот все у тебя прекрасно, просто превосходно - и жена-то, и дети, просто семья из рекламы дешевого йогурта или дорогой зубной пасты...И работа у тебя любимая, а дом - полная чаша...Как выяснилось, не тем полная. И я снова задумываюсь. Ведь ты меня старше. И именно ты должен быть благоразумнее, ты должен быть в ответе за меня и вести меня по жизни. Так мама учила, я до сих пор помню, а вот ты забыл, похоже, и не вспоминаешь никак. Подмывает спросить - как дома дела? Но, видимо, дело в том, что я по-прежнему люблю тебя. Повторяю эти слова про себя, как мантру и это успокаивает гораздо лучше чего бы то ни было. Я теперь совершенно по-другому смотрю на происходящее. Ты здесь, и я рад этому. Рад за тебя, спокоен, а ты... Ты впервые за много лет по-настоящему дома. Ты же понимаешь, что это значит? Там, где тебя всегда ждут, где тебе всегда рады и на самом деле беспокоятся за тебя.
Мне хочется показать тебе, что ты в безопасности, что все хорошо, а пока я с тобой, мы оба защищены буквально ото всего. И больше нет никого, только мы и наше …счастье?
Хотел бы я сказать «счастье», но не могу - слишком много было между нами темного, грязного, липкого, того, что после себя оставляет нервную дрожь в руках, тошноту как стиль жизни, боль, к которой привыкаешь, как к воздуху и только изредка, принося облегчающее счастье, приходит безумие, стирая ответственность с усталого, сигаретами выжженного лица. Иногда чтобы оценить, как дорог тебе человек, нужно всего лишь на долю секунды его потерять. В сознании выкалывается то, что теряешь, получая взамен глубокую бесконечность внутри - тяжкое наказание. Но сейчас ты рядом, и я не чувствую себя одиноким человеком, который многое в жизни проклял лишь потому, что когда-то позволил нам двоим расстаться. Но не это главное...
Наконец-то ты там, где тебя ждут. Там, где все время ждал тебя я.

-Переоденься. – Кидаю тебе свою рубашку. Я в ней дома хожу. Удивленно разглядываешь её.
Да, рубашки - это не мой стиль, многое изменилось. Смотришь на меня и я ловлю себя на мысли, что нужно, наверное, выйти…Чуть не краснею. Ухмыляешься и отворачиваешься к стене. Чертов-мистер-улыбка-2009.Заворожено наблюдаю за твоими движениями. Будто танцуешь – твое сильное, мощное тело может быть таким гибким. Но не смущаюсь и не реагирую физически - просто любуюсь тобой. Мы не виделись так долго...Чуть было не делаю шаг к тебе.
Крепко зажмуриваю глаза. Выдвигаю кресло из угла комнаты ближе к торшеру. Навожу уют, кретин…Ты оборачиваешься, но меня в комнате уже нет.
Через пять минут я возвращаюсь- с пледом. Ты, смешной в трусах и моей, некогда официальной рубашке, сидишь в кресле. Кидаю тебе старые фланелевые штаны. Ловишь и корчишь мне рожицу благодарности, хотя и знаешь, что твои рожицы я давно уже не люблю. В эту минуту украдкой цепляюсь взглядом за твои бледные губы. Потом – глаза: когда-то они меняли цвет от плохой погоды. Улыбаешься. Ты сейчас счастлив? Хоть на долю секунды - счастлив? ...рядом со мной? Нет, сегодня ночью - никаких вопросов. Забираешься на кресло с ногами. Выходя из комнаты, я думаю о том, что для меня всегда неразрешимой загадкой было, как ты туда помещаешься.
Возвращаюсь с двумя чашками чая, сажусь на пол у кресла. Мы молчим оба и синхронно дуем на чай, грея ладони о горячие кружки. Оба огнеупорные, оба слишком задумчивые. А я еще в прихожей заметил, что у тебя морщины на лбу, как у отца.
…Сегодня ночью – никаких вопросов.

Но мысли невозможно заставить умолкнуть. Можно лишь сцепить зубы, молчать, иногда меняться в лице, когда приходят слишком страшные или противные. Мысли как-то узнают о том, что они тебе не нравятся и начинают крутиться с еще большей силой и убедительностью...Лично я тогда представляю, что топлю их в кружке с чаем. Ну или выкидываю за окно. Иногда помогает, только чай потом пить не хочется. И мы синхронно отставляем кружки.
Разглядываю твое лицо. Удивительно, ты прожил с ней довольно мало лет, но помимо отцовских морщин я замечаю еще какое-то ее неуловимое мимическое присутствие. Мне становится противно, и я погружаюсь в свои повседневно-рутинные мысли. Завтра Элис должна принести кипу отчетов за предыдущий месяц, кажется, там были какие-то накладки с финансами за счет обновления оборудования. Элис, конечно, все это лучше знает, она незаменимый бухгалтер. Но взамен придется выслушивать ее длинные нудные рассказы о непутевом сыне. Это ей дозволено на правах старшего сотрудника в кампании, плюс она работает у меня почти с самого основания... Успеваю погрузиться в сомнамбулическое состояние, мой гипноз, спасающий в тихие, бездонно-пустые вечера, в мое одиночество, на километры расстилающееся пустыней вокруг. Я могу быть совершенно одиноким, когда рядом много людей - знакомых, незнакомых ¬, веселящихся, шумящих. Но я не могу быть одиноким, когда рядом ты.
Маленькими глоточками цежу чай из кружки. Сейчас больше всего хочется бананового пирога с корицей. Думаю, что мог бы поклясться - ты ни разу не брал его в магазине с тех пор, как мы разъехались. Ты не брал его, потому что никто кроме мамы не умеет готовить его так, как я, а я перестал его готовить. Проститутки не едят мучное, а больше готовить мне не для кого.
Вдруг мне становится так сильно жаль нас обоих, что я с трудом восстанавливаю дыхание, а пронзительная тяжесть не желает убираться в принципе.
Ты...Смотришь в окно, а я разглядываю твой профиль. Все удивлялись когда-то - подумать только, друг на друга не похожи - один кареглазый, темноволосый, другой - голубоглазый¬ и волосы светлые. Ничего удивительного, я тоже родился таким, где-то через неделю потемнел. А ты - нет. Какая символичность - ты и по жизни такой, не отступаешь от себя, никогда не изменишься. Вижу на твоем лице все тяжести, вынесенные за пять лет. Словно синяки от ударов - вижу твой мучительный развод, предательство друга, давно метившее в твое кресло на работе, тяжелые слова бывшей жены, как комья грязного талого снега, и самое страшное вижу тоже - сомнение...Мне так жаль тебя, старший, жаль твоей безумной молодости, твоей ребяческой радости, твоей неиссякаемой когда-то жизненной силы. Мне кажется, что я могу отвести от тебя всю эту липкую паутину беды, но ты же мне не позволишь - это твоя жизнь, твое поражение. И общая мучительная боль, разрывающая мое молодое, но уже столько пережившее сердце.
Всплыло яркое воспоминание: последняя встреча. Ты тогда еще жил в городе, и я мог изредка позволять себе бередить рану. Гребаный мазохист.
- Том, ты же знаешь, никто не хотел, чтобы все так сложилось. Отец постоянно твердил мне, что мы должны всю жизнь быть лучшими друзьями, никогда не расставались, шли рука об руку. И он не виноват, что его понятия о братьях на века чуть-чуть не совпали с нашими. Он все твердил мне, чтобы я заставил тебя окончить образование, поставил на ноги и сделал из младшего брата - оболтуса, наконец, настоящего мужчину. Что ж... Я сделал.
- Ты сделал.
- Я знаю, что тяну тебя ко дну вместе с собой, и за это уже невозможно просить прощения.
- А извиняться и не за что. Ты вполне знаешь мое отношение к этой ситуации. Я закрыл на прошлое глаза, Густав. Не поверишь, я даже начал забывать все. Будто это страшный сон. Понимаешь?
- Не совсем.
- Тебе и не нужно.
Чаще всего я ненавижу тебя за умение строить из себя могучего старшего брата, способного защитить меня от всего мира. Ненавижу, потому что когда-то я тебе в этом поверил. Теперь пришло время, и я понимаю, что есть только я и реальность напротив меня, а какой она будет - только я сам и знаю. Это время проверяет меня на прочность.
В полной тишине мы сидим в комнате. Иногда встречаемся взглядами. В микросекунды внутри загорается желание вернуться назад, к истокам нашего детства, вернуться в безмятежность. Нам сейчас это очень нужно. Завтра предстоит разговор: сильно ожидаемый, в то же время пугающий. Не знаю, как ты поведешь себя, не знаю, о чем говорить тебе, а если что-то обдумывать заранее, получится ложь. Слова должны найтись сами. И вот ответ: я боюсь ошибиться. Где-то внутри меня живет наивность, но это уже не важно, главное, что сейчас мы счастливы. Ведь мы одинаково оцениваем ситуацию-все предельно вкрадчиво, все на пределе полутонов. И я не возьму на себя ответственность, я не стану грузить нас обоих чем-то вроде "а может", "а если", "что будет дальше". В конце-концов, ты - старший, ты за нас обоих в ответе. И, знаешь, мне тебя так сильно не хватало...
...Сегодня ночью - и никогда - никаких вопросов.