я игнорирую вопрос, зная, что мать поймёт. она в любом случае не на твоей стороне. поэтому в ответ я только пожимаю плечами и сажусь за стол, готовый к ужину. что же, я честен, я действительно не знаю, где ты шатаешься так долго. но я вполне доволен. может, тебе всё-таки не хватило денег на билет? так или иначе, ты не портишь мне аппетит своим присутствием, своим молчанием, взглядами и маникюром. более того, я с превеликим удовольствием посмотрю, как тебя встретит мама, когда ты соблаговолишь вернуться. завтра начинается уик-энд, и, боюсь, тебе придётся провести его наверху, под арестом в собственной комнате. возможно, даже без интернета и твоего синтезатора, поскольку иначе это и на наказание не будет похоже: ты и так не показываешься из своего убежища, пока не позовут. мне лично кажется, что лучшей карой для тебя было бы вытащить тебя в какое-нибудь многолюдное место и заставить петь караоке. я посмеиваюсь вслух от этой идеи, стараясь при этом не забывать о манерах, так как зарабатываю удивлённый взгляд матери. она неспешно ест свой салатик. как всегда, на диете…

я уже успеваю сделать уроки, а тебя всё нет. спускаюсь вниз, открываю холодильник, долго стою перед ним в задумчивости. дома тихо, только из гостиной слышится приглушённый шум работающего телевизора. отчим, видимо, как обычно отправился спать, едва возвратившись со службы, а мать… она ждёт тебя, наверное. мне хочется перекусить, с трудом нахожу между пакетами с полуфабрикатами и разнообразными диетическими салатиками что-то более или менее съедобное, однако сразу останавливаюсь, запихиваю найденный бутерброд обратно, потому что слышу шорох шагов на гравиевой дорожке перед домом (окно кухни как раз выходит во двор). через несколько секунд в замке медленно, совсем тихо поворачивается, щёлкая, ключ. я неторопливо закрываю холодильник, свет гаснет. медленно, чтоб ни на что не наткнуться, иду из кухни в прихожую, потому что знаю – ты вернулся, и мама, как и я, слышала это. мы не будем одни, нет, напротив, меня ждёт забавное развлекательное зрелище.

я знаю, ты хочешь подняться незаметно, неслышно, чтоб хотя бы сегодня обойтись без выговоров и скандалов, но тебе этого не удаётся. не на этот раз. как, впрочем, и всегда. едва дверь открывается, в холле ярко вспыхивает верхний свет, ты щуришься, прикрывая на мгновение глаза рукой. я сразу замечаю: что-то произошло. твоя одежда грязная, кое-где порвана, на правой скуле расплылся сизый синяк, который никак не скрыть даже под толстым слоем твоего тональника, нижняя губа глубоко рассечена и кровь ещё не полностью остановилась. на секунду мне даже становится интересно, что же могло случится с тобой, но я сохраняю спокойное, невозмутимое выражение лица и замираю в дверном проёме кухни, скрестив на груди руки. стоит ли говорить, что я никакого сочувствия к тебе не испытываю? я лишь жду начала представления.

ты бессильно роняешь рюкзак на пол. он, позвякивая бесчисленными булавками и значками, с шелестом падает у твоих ног, обутых в старые потрёпанные кеды. в это время я также замечаю, что твои обычно идеальные, в отличие от кед, джинсы разодраны на коленях в лохмотья, будто ты не просто упал, а тебя хорошенько потаскали по земле; ткань испачкана грязью и чем-то ещё, бурым, похожим на запекшуюся кровь. я поднимаю взгляд, мимолётно встречаюсь с твоим, напряжённым и тяжёлым, и сразу отвожу глаза. мне как-то жутко, неприятно смотреть…

вместо этого я наблюдаю, как сурово сдвигаются у переносицы брови матери, как хмуро, молчаливо она взирает на тебя, выдерживая паузу перед наступлением. такое впечатление, что в воздухе того гляди произойдёт электрический разряд и от вас обоих останется по кучке золы. я усмехаюсь про себя. было бы замечательно сгрести вас вместе в один совок и выбросить на помойку с остальным мусором. да, на сей раз легко ты не отделаешься. мама не просто рассержена – она почти уже в ярости.

- ты заставил нас волноваться, - голос ледяной, на тон выше, чем обычно, но пока что притворно спокойный. – где ты пропадал? почему не приехал с томом сразу после занятий?

ты бросаешь на меня краткий взгляд, и мне кажется, я вижу в твоих глазах слёзы. обида, боль, отчаяние? а чего ты хотел от меня? ты думал, я вечно буду твоим личным шофёром? но что же ты теперь ответишь, обвинишь ли меня? очевидно… я внутренне напрягаюсь. почему я прежде не подумал о возможности такого поворота событий? эх, ну да ладно. даже если меня тоже накажут, моя кара никак не сравнится с твоей. это ведь ты у нас всегда крайний…

когда дальше молчать становится невозможно, ты наконец-то выдавливаешь несколько слов, больше не глядя в мою сторону:

- у меня были кое-какие… личные дела, - говоришь ты тихо и хрипло. я незаметно выдыхаю в облегчении, только теперь осознав, что всё это время задерживал воздух в лёгких. пытаешься выгородить меня. но зачем, ради чего? не понимаю… ты ведь знаешь, я не поступил бы также для тебя. никогда. я тебя ненавижу. а если таким образом ты решил растрогать меня, задобрить – только зря тратишь силы. мне от этого ни жарко, ни холодно, поверь.

- я заметила, какие у тебя дела! – мама всё-таки срывается на крик, чего я, собственно, давно ожидал. если скандалить, так уж с размахом, как в какой-нибудь из сопливых мыльных опер, так ею любимых. – что значит этот твой безобразный вид? на какой помойке ты валялся?

ты опускаешь голову - виновато, понуро, однако твой голос по-прежнему тихий и бесчувственно ровный:

- я не обязан перед тобой отчитываться, - только и говоришь ты. давно не видел младшенького брата таким прямолинейным и настроенным на борьбу!

глаза матери зло сверкают. я знаю, она и без твоих выпадов терпеть тебя не может. мама постоянно говорит мне об этом, говорит о том, что разочарована тобой. жалеет, что ты не похож на своего брата. как же смешно мне слушать её в эти моменты откровенности!

- я поднимаюсь наверх, - это скорее утверждение, чем вопрос в твоих устах. не просьба, а только констатация факта.

- замечательно! но ты спустишься вниз только в понедельник утром, ясно? на все выходные ты наказан! подумай о своём поведении хорошенько. и чтобы тебя ничто не отвлекало от полезных мыслей, я попрошу отца - он отключит тебя от интернета. и заберёт синтезатор, понятно тебе?

меня всегда неприятно задевало то, что мама зовёт отчима нашим отцом. то, что они развелись с нашим настоящим папой очень давно, то, что они не остались при этом друзьями, вовсе не означает, что кто-то другой занял его место. это совсем не так…

ты, дослушав пламенную речь мамы, киваешь обречённо и, кратко взглянув на меня, медленно, тяжело поднимаешься наверх. мне даже кажется, что ты пошатываешься то ли от слабости, то ли от боли. пока дверь твоей комнаты наверху не захлопывается довольно громко, мы с матерью стоим молча в разных концах холла. потом она вздыхает устало, подходя ко мне:

- слава богу, томми, что ты не такой, как билл. подумать только, а в детстве вы были как две капельки поды похожи. всегда вместе, всегда заступались друг за друга, - теперь, окончательно выговорившись, мать целует меня и желает спокойной ночи. она гасит свет в гостиной и отправляется в их с отчимом спальню. всё, спектакль закончился, но я продолжаю чувствовать что-то неприятное в душе. какое-то смутное беспокойство охватывает меня. почему всё так выходит? ведь ты… ты и сегодня защищал меня, как когда-то - я тебя… если бы они знали, кто из нас действительно заслуживает наказания! хотя… о чём это я думаю? неужели ты сам всё ещё не ничего не понял? я не хочу твоего участия в моей жизни! мне не нужна твоя защита, твоя забота… ну пожалуйста, возненавидь и ты меня!.. ведь так всем будет лучше: гораздо удобнее и проще.

я думаю о тебе… почему я постоянно думаю о тебе?! вот сейчас ты один в своей комнате. я знаю, тебе больно физически, но ещё больнее морально, ты привык переживать всё не телом, а душой. потому ты никогда не будешь счастливым.

и я ненавижу тебя, потому что ни черта я не лучше, я только лишь твоя копия, причём неудачная, а ты – совершенство, немного не от мира сего, но ты – гений, это твоё неотъемлемое право… что с того, что я принят? я всё равно никому не нужен, я только играю и притворяюсь, у меня нет ничего настоящего, я сам – не настоящий, подделка, заржавевший механизм, что-то искусственное, почти неживое. и я ненавижу тебя за эту твою идеальность, всей душой ненавижу! и я заставлю тебя страдать ещё сильнее, чем сейчас я. пока точно не знаю, каким образом, но обязательно узнаю!.. благодаря твоим же записям. и я надеюсь, что ты не выдержишь, ты сломаешься, ведь не бесконечно же твоё терпение, твоя сила! я хочу видеть тебя таким же слабым, как я, слабым и беспомощным, как это было прежде, когда я всегда был рядом, когда безоглядно бросался на твою защиту. я хочу, чтобы всё было как раньше, с той лишь разницей, что я больше никогда не буду таким наивным дураком. то есть, лучше, чем раньше… боже, как же я этого хочу!..

ЭТО ПОКА ВСЕ НА СЕГОДНЯ) :D

Я открываю внешний карман твоего рюкзака. Липучка противно трещит, но наконец-то я нахожу то, что искал. Это простенькая книжица в неброской чёрной кожаной обложке, в верхнем углу которой белым маркером аккуратно выведена твоя роспись, на первом форзаце она же, только на сей раз чёрной гелевой ручкой, а ниже – набросок разломленного напополам сердца. Я непроизвольно морщусь. Мне неприятно видеть это – как же банально, нелепо, по-девчоночьи! Мне говорили, что нельзя читать чужие письма или дневники, но, по правде говоря, никогда не мог удержаться. Угрызения совести беспокоят меня обычно в самую последнюю очередь. Не ощущаю я их и теперь. Мне только почему-то невыносимо противно. Однако я твёрдо знаю, ради чего затеял всё это копание в грязном белье, как выражается наш отчим, и поэтому продолжаю исследования.

Листаю вперёд. Несколько последующих страниц полностью посвящены перечислению твоих любимых сайтов, тут же список регистраций – логины, пароли, небольшие заметки с напоминаниями… Мне кажется, я по-новому знакомлюсь с тобой - другим, изменившимся. Оказывается, ты всё ещё умеешь радоваться жизни. В твоих замечаниях, переполненных смайликами, я вижу, что ты не потерял чувства юмора. С другой стороны, я не узнаю тебя, совсем другой представлялась мне твоя душа, твои интересы. Я начинаю тебя бояться. Или же бояться за тебя? Нет, это невозможно. Твоя судьба вовсе не важна для меня.

Не знаю, что именно я ищу. За что зацепиться, где найти то самое "слабое место"? Ты уязвим, я знаю, стоит только внимательнее вчитаться… Пролистываю страницу за страницей. Тут небольшие замечания, бессмысленные для меня, совершенно бесполезные на практике. Здесь же ты начинаешь какую-то историю, выдуманную тобой, о любви грубой полубездомной девчонки и рафинированного, интеллигентного молодого человека. Не знаю почему, но этот простенький рассказ захватывает меня. Времени достаточно, поэтому читаю до конца. Это грустная история, парень заканчивает жизнь самоубийством, оставляя девушке трогательное прощальное письмо, в котором рассказывает, что неизлечимо болен, потому не хочет страдать и причинять страдания другим. Конец не дописан. Только несколько слов: "Не знаю, убить ли и девушку, или оставить жить, послать ей кого-нибудь? Как было бы в жизни?" Усмехаюсь. Ты тоже циник, как и я, только по-другому, по-своему. Перечитываю прощальное письмо. В нём стихи – твои стихи. Господи, как же банально. И как же ты любишь слезливые мелодрамы!

"Это море вечерних огней
Так прекрасно. Шумят перекрёстки,
И мерцают холодные фары,
Рассекая сгустившийся мрак.
Это только театр теней…
Лак сошёл, и осыпались блёстки,
И давно отгремели фанфары,
И уже всё не то и не так…

Шум машин - словно тихий прибой,
Фонари – это лунные блики,
Светофоры – далёкие лодки
На морских почерневших волнах.
Мне хотелось остаться с тобой,
Где спокойно, уютно и тихо,
Не считая мгновений коротких,
Не боясь, что ты любишь меня…"

И так далее ещё на полстраницы. Я вздыхаю. Это вовсе не то, что я ищу. Где откровения? Где мысли, записанные в дневник, мысли, которые ты должен бы прятать ото всех? Листаю дальше. Вот наконец-то что-то похожее.

"Как же забавно выходит… Мы настолько отдалились, что мне даже приходится вести дневник, чтобы просто поговорить с тобой… Раньше это показалось бы нелепостью – беседовать с собственным братом письменно, так чтобы никто не знал… Чтобы ты не знал – в первую очередь. Знаешь, как мне не достаёт наших разговоров? Помнишь, когда-то давно, в прошлой жизни, кажется, в другом измерении, вечерами, когда нам приходилось жить в одной комнате, ночевать на двухэтажной кровати, как в каком-то детдоме, мы оба забирались наверх и почти до утра рассказывали друг другу страшилки, потом боялись разойтись по своим местам, потому так и засыпали вместе. Помнишь, я делился с тобой всем-всем, помнишь, ты не смеялся надо мной, ты понимал меня… Или делал вид, что понимаешь?.. Не знаю, я уже запутался и не могу верить ни во что, даже в прошлое, в прошлое, которое всегда было свято для меня… Знаешь, а ведь дороже тебя у меня не было никого. Не мать, всегда чужая, занятая, усталая. Не отец… Отец? Ведь он бросил нас, хотя я очень любил его. Помнишь, тогда, в парке –а ведь мама позволяла нам встречаться с ним! – мы кормили голубей, гуляли все вместе… Помнишь, что он говорил? Что никогда, ни в коем случае не бросит нас, что всегда будет рядом… И что? Через полгода он уехал из страны – навсегда. Он предал меня, как и ты. Но… но я думал, что после первого раза уже научился терпеть предательство. Оказалось, нет. Я слишком верил в тебя, семья всегда казалась мне тем, что будет существовать вечно, чем-то самым крепким, нерушимым, надёжным… И что же? Она рассыпалась на кусочки, каждый забился в свой угол, все окрысились друг на друга… За что? Почему? Ненавижу… Ненавижу отчима и все его чёртовы деньги, которые отравили нашу жизнь, отобрали у меня семью и… отняли тебя…"

Это уже что-то. Чувствую, что мои ладони внезапно вспотели, кровь бьётся в висках. Странно выходит, просто непостижимо. Вот они, твои мысли, и мне жутко, что они словно писаны в ответ на мои. Ты всё ещё говоришь со мной? Как и я с тобой сейчас, впрочем. Мы не можем оборвать эту нить, связавшую нас при рождении. Напрасно надеяться, что она сама перетрётся со временем - от старости, от ненадобности. Нужно разрезать её, уничтожить последние следы нашего родства, для начала, душевного, иначе ни один из нас не сможет продолжать жить так, как хочет. Я понимаю это с горечью. Я слишком привык думать, что свободен, что перестал зависеть от тебя – твоего настроения, твоих эмоций и мыслей. Оказалось, нет.

Интересно, если один из нас умрёт, что почувствует второй? Скорбь, боль? Или, может быть, только лишь облегчение?

знаешь, я стараюсь быть незаметным, стараюсь не возражать тебе, не нервировать. я уже понял, что ты не выносишь моего присутствия, моих прикосновений, звуков моего голоса. но, кажется мне, ты презираешь меня самого, тебе ненавистен сам факт того, что я живу… что же мне делать? как поступить, чтобы ты стал прежним со мной? я не заслужил, ничем не заслужил такого отношения к себе. мне больно от этого… знаешь, я привык к подобному в школе, я привык, что мать не выносит меня. я могу понять отчима, его раздражительность – я не подлизываюсь, в отличие от тебя – только живу своей жизнью. но почему – ты? почему, том… за что? мне казалось, ты тот единственный человек, кто понимает меня, ценит таким, какой я есть. неужели я так сильно ошибся?.. ты не можешь представить… ты не знаешь, каково остаться в полном одиночестве, каково потерять всё то, во что веришь – безоглядно, бесконечно веришь. мне пришлось пройти через это – из-за тебя. чем больше становилось расстояние между нами, чем дальше мы были – тем острее я ощущал эту потребность в тебе, в понимании, даже в простых разговорах с тобой. но ты не поймёшь. ты прекрасно обходишься без меня, ты доволен своей новой жизнью, своими друзьями, которые ни в грош тебя не ценят – только используют, пока от тебя есть прок. ты не знаешь и никогда не узнаешь, как сильно я тебя люблю. больше, чем любят родных, больше, чем себя самого. ты не узнаешь, сколько мне пришлось перенести в борьбе с этим чувством – я понимаю, оно уродливо и противоестественно, однако ничего поделать с собой не могу. только поняв, что я тебя потерял – как брата, как часть себя самого, - я осознал, насколько ты мне был дорог. больше, чем моя собственная жизнь. поэтому я просто молчу и терплю все твои нападки в надежде, что ты однажды поймёшь: всё бессмысленно – и возвратишься. такой, каким я помню тебя. а пока только молчу, чтобы не сделать твою ненависть ещё глубже… господи, как же это тяжело. как же я хочу вернуть хотя бы твою дружбу!.."

если теперь я уколю тебя недостаточно больно, ты будешь любить меня только сильнее. ты всё ещё мой близнец, и я вполне уверен, что так и будет, я могу чувствовать твою логику. ведь с каждой мелкой раной, которую наносила мне софия, я любил её ещё крепче. поэтому я должен быть жесток, возможно, слишком. нужно разобраться со всем этим дерьмом одним махом, скорее освободиться – раз и навсегда… ради нас. ради себя. к тому же,… это должно быть приятной процедурой, ведь ничего не изменилось и я всё ещё ненавижу тебя, так?..

Я быстро собираю твои вещи в сумку – запихиваю тетради, книжки, раскатившиеся по всей комнате карандаши и ручки, косметику. Я вовсе не стараюсь, чтобы это выглядело аккуратно. Мне нужно только вернуть тебе твои откровения, твою тайну. Наконец, всё собрано. Сумка выглядит гораздо толще, внутри царит полный беспорядок, но мне совершенно безразлично. Наоборот, это вполне соответствует моим планам. Ещё раз оглядываю комнату, чтобы убедиться, что не забыл упаковать ни одной вещи из твоего девичьего барахла, потом решительно направляюсь к выходу, в голове уже складывается ясная и чёткая схема того, что я намереваюсь делать. Рывком распахиваю дверь собственной комнаты – и замираю на пороге. Ты стоишь прямо напротив меня с поднятой рукой, готовый стучать. Выстроенные мною планы сразу рушатся и рассыпаются в прах, но ненадолго. Я улыбаюсь тебе - медленно, немного хищно. Возможно, так будет даже удобнее. Перенести место спектакля на родную территорию.

- Моя сумка, она… - твой голос обрывается на довольно высокой ноте, когда ты видишь в моих руках своё потерянное сокровище. Думаю, ты уже заметил перемену, произошедшую с объёмом твоего рюкзака. Знаю, ты серьёзно обеспокоен, но скрываешь это: всего только на секунду плотно смыкаешь веки и вздыхаешь отрывисто, но через мгновение снова смотришь на меня. Твой взгляд ясен, однако зрачки лихорадочно блестят. Повисает тягучее молчание.

Вижу, ты уже привёл себя в порядок. Смыл размазавшуюся, растекшуюся косметику, обработал, как умел, свои раны. Волосы, влажные после душа, послушно обрамляют твоё всегда бледное лицо, теперь "украшенное" на скуле расплывчатым синеватым пятном ушиба. Ты сменил грязную, порванную одежду, и теперь я отчётливо вижу, что сквозь светлую ткань твоих домашних джинсов на коленях неумолимо проступают малозаметные красновато-бурые разводы крови.

Я снова улыбаюсь тебе. И по моей улыбке ты уже что-то понимаешь, ты внезапно начинаешь избегать моего прямого взгляда, как-то сразу сутулишься, теряешься, стоя всё ещё в дверном проёме. Твои тонкие длинные пальцы нервно теребят краешек той самой - твоей любимой - чёрной футболки с изображением сердца, опутанного ветвями терновника. Расслабленность исчезла, сменилась напряжённой натянутостью.

- Ну заходи уже! – я почти смеюсь, отступая от дверного проёма и освобождая для тебя путь. Я чувствую себя сильнее: я видел все твои карты, а ты всё ещё пребываешь в блаженном неведении. Козыри мои. Я пользуюсь этим преимуществом, наслаждаюсь своей силой, собираясь сделать тебе больно. Ты действительно заслуживаешь этого, теперь-то я точно знаю. Мне не придётся впоследствии искать для себя оправданий, пытаться объяснить себе, в чём ты не прав. Ты виноват передо мной в своей почти что святости, глупости, в том, какие чувства ты испытываешь ко мне. Ты заслужил наказания и тем, какие мучения заставил меня пережить в несколько последних бесконечно длинных минут безотчётного отвращения и страха – почти предсмертного, ледяного, болезненного.

Ты киваешь и несмело проходишь мимо меня в комнату, осматриваясь. Твой лёгкий запах на секунду обдаёт меня новой волной тревоги и беспокойства, но я умею владеть собой. Давно ты не был здесь. Тут мои владения, порог этой комнаты в последний раз ты переступил, должно быть, около года назад. Слишком давно… Всё ещё единственным источником света в комнате является тускло горящий ночник. Меня забавляет мысль, что атмосфера полумрака и тишины, такая хрупкая, таинственная, - на самом деле удивительно романтична. По стенам скользят тени, за приоткрытым окном шумит ветер, раскачивая голые ветви деревьев, перебирая складки лёгкой белой занавески. Эта атмосфера должна нравиться тебе, моему близнецу. Чувствую, как вдоль позвоночника поднимается противный холодок. Я усилием воли подавляю это ощущение, снова возвращаюсь к наблюдению за собой. Мне кажется, или я вижу за твоими опущенными длинными, чёрными и без косметики ресницами отблеск затаённой, тщательно спрятанной ото всех надежды? Мне становится совсем холодно, несмотря на теплоту мягкого шерстяного свитера.

Тем не менее, я тихонько притворяю дверь и протягиваю тебе опухший рюкзак. Ты принимаешь его, медленно, неуверенно, с сомнением посматриваешь на меня, словно испуганный зверёк, готовый в любой момент сбежать, сделай я всего один неосторожный шаг. Но ещё рано. Мой взгляд падает на твои руки, крепко сжимающие ремень сумки. Да, твои руки… Это ещё один повод ненавидеть тебя. Казалось бы, мы близнецы, но твои руки совсем не похожи на мои – они такие тонкие, нежные, гладкие, только лишь слегка тронутые загаром, не в пример моим – шершавым, не слишком ухоженным. Впрочем, я считаю, что вполне достаточно всего-то регулярно стричь ногти. Чёрт, никогда не опущусь до того, чтобы сделать себе маникюр!

Ну что же, ты собираешься и дальше молчать?.. Видимо, так.

Я ступаю ещё ближе, впервые спустя неизмеримо долгое время, касаюсь тебя, но не так, как прежде – иначе: моя ладонь легко, нежно гладит твоё лицо, минуя ушиб, медленно ласкает бархатистую кожу шеи, спускается чуть ниже, к ключицам, отдыхает на плече. Я с любопытством наблюдаю, как тебе недостаёт воздуха, как резко расширяются твои изящно очерченные ноздри, как подрагивают веки и, в конце концов, совсем закрываются, пряча от меня твой слега затуманенный, отрешённый взгляд. Лихорадка всё заметнее, гладкая кожа твоих безупречных рук покрывается мурашками, тонкие светлые волоски поднялись дыбом. Неужели причина всех этих перемен – во мне, в одном моём прикосновении? Я чувствую власть над тобой, почти что безграничную, и от этого ощущения мне сразу становится теплее, несмотря на отвращение, на ненависть, которые я к тебе питаю. Ты не видишь моего лица, и это хорошо. Ведь я во что бы то ни стало хочу продолжения игры, которая в конечном счёте должна уничтожить тебя, я жестокая ухмылка, против воли застывшая на моих губах, конечно, будет понятна тебе слишком хорошо. Но твои глаза крепко зажмурены, и я наслаждаюсь победой, триумфом. Наконец-то я сломаю тебя, разрушу до основания твой собственный маленький мирок, одновременно разорвав связывающую нас нить, ведь теперь в моих руках твоя тайна… Такая нелепая… И такая губительная для тебя.

Теперь ты можешь реветь в своё удовольствие. В твоей комнате орёт музыка, но мне не нужно ничего слышать, чтобы знать, что ты теперь делаешь. Должно быть, ты свернулся клубочком на своей кровати, накрылся с головой одеялом и, словно маленький ребёнок, просто захлёбываешься рыданиями. Ты знаешь, что я совершенно серьёзен, что мне не жаль тебя, что твои слёзы только раздражали бы меня, решись ты плакать передо мною. Поэтому ты там один. Пытаюсь понять, что ты можешь теперь чувствовать. Боль, унижение? Растерянность? Ты не знаешь, как дальше жить со мной под одной крышей? А веришь ли, я ведь тоже не знаю… Но мне легче. Это же не моя тайна была раскрыта, выпотрошена, растоптана, как тот алый цветок на картине в твоей комнате… Я понимаю, что сделал тебе больно, слишком больно, чтобы это можно было простить. Я играл тобой, твоими чувствами. Обманывал и насмехался над тобой. Ведь я… по-прежнему… ненавижу тебя. Но хватило ли этого? Ты не позволишь мне видеть, как ты страдаешь. Но я надеюсь, я почти уверен, что ты сломлен, и это приносит мне ни с чем не сравнимое удовольствие и даже какое-то неестественное, бесконечное умиротворение.

Как же медленно, однообразно тянется теперь время!.. С того дня, с момента нашего маленького спектакля, всё изменилось, всё стало именно так, как я хотел. Ты перестал лезть ко мне со всякими дурацкими разговорами, больше не изводишь своими пронзительными взглядами – только упрямо опускаешь глаза, если мы случайно встречаемся в школе или дома – в кухне, в холле. Ты избегаешь меня, ты постоянно возвращаешься после занятий один, автобусом – сам просил разрешения на это у матери, и она не нашлась, чем возразить в ответ на твою просьбу. Странно, однако, что она не обратила должного внимание на твоё плачевное состояние в тот самый вечер. Иначе, пожалуй, я не был бы так благополучно избавлен от твоего присутствия в автомобиле вечером. Теперь после школы у меня всегда остаётся много времени для Марисы. Кажется, тут назревает что-то серьёзное…

Не удалось избавиться от твоего общества только в одном случае. Каждое утро для тебя, я знаю, отныне истинная пытка, потому что ты вынужден проводить почти полчаса рядом со мной в автомобиле по дороге в школу. Это последняя возможность для меня дальше изучать то, как ты себя чувствуешь, как продолжаешь вести себя. Надо отдать тебе должное, ты пытался избавиться и от этой моей вынужденной услуги. Но ты уж слишком много времени проводишь утром перед зеркалом в ванной, укладывая волосы и создавая свой фирменный боевой рассказ, свою маску благополучия и независимости. Я понял, так ты хочешь показать, что ничего важного не случилось, потому не можешь отказаться от своего ежедневного ритуала. Хотя ты честно один раз постарался добраться до школы автобусом, лишь бы не оставаться со мной наедине в очень тесном для нас двоих пространстве моей машины. Но, опоздав на весь первый урок, быстро отказался от этой неудачной идеи.

Я всегда улыбаюсь, когда веду машину. Ты похож на живой клубок нервов, тебя неизменно лихорадит. Я замечаю, что теперь тебе гораздо сложнее быть рядом со мной, чем мне – с тобой. Мы не заговаривали о произошедшем, впрочем, мы и словом не обмолвились с того самого мгновения: ты упорно хранишь молчание, да и я, собственно, вовсе не намерен его нарушать. Мы и прежде обычно не вели с тобой долгих бесед, я считал это своим достижением. Ничего не изменилось с тех пор, только вот эта тишина почему-то задевает меня… Однако я вовсе не задаюсь вопросом, ненавидишь ли ты меня – я полностью заслужил твою ненависть, и ты должен быть совсем ненормальным, если всё ещё не чувствуешь этого.

Но почему теперь, когда я добился своего, когда получил твою ненависть вместо почти что предложенной любви, почему я не испытываю того радостного чувства, которого ожидал? Почему мне становится так смертельно, невыносимо скучно? Мне отчего-то неприятно, обидно, что ты совсем замкнулся в себе, я больше не вижу твоих истинных эмоций – только одновременно нервозность и холодность. Это угнетает меня, как и омерзительное знание того, что ты, мой собственный брат, мог каким-то непостижимым образом влюбиться в меня. Я не осознал этого сразу в полной мере, не имел достаточно времени, чтобы поразмыслить, но чем больше я теперь думаю, тем более жутко мне становится. Всё вдруг стало на свои места, выстроилось в единую цепочку. То, что я прежде считал лишь твоими странностями, не заслуживающими никакого внимания, теперь стало осмысленным, словно с моих глаз – как ни банально это звучит – сорвали темное покрывало. И твои пронизывающие взгляды украдкой, и твои якобы случайные слова, прикосновения, и то, как ты упорно выгораживал меня, заступался, оправдывал все мои нападки, терпел оскорбления – молчаливо, с какой-то покорностью и безысходностью. Ты так сильно меня любил?.. Я не говорю "любишь", потому что теперь это уже невозможно, однако прежде… От одних этих мыслей меня бросает в дрожь. Неужели такое действительно возможно? И иногда смотреть – просто смотреть на тебя, зная всё это – становится совершенно невыносимо. И всё же я стараюсь забыть о худшем, и временами мне даже это удаётся…

Только до сих пор существуют вопросы, так и оставшиеся без ответов, задачи без решения. Это была любовь? Ты мой близнец, у нас одна кровь, одна нервная система, могу ли и я почувствовать то же самое? Боже, нет… И – главное – если я разрушил твои надежды, превратил твой мир в жалкие руины, почему ты всё ещё не теряешь этой своей гордости, таящейся в твоих жестах, взгляде, походке? Почему ты всё ещё кажешься мне таким сильным?!

Изменения внешней стороны жизни оказались слишком незначительными. Я был бы вовсе разочарован, если бы не одно обстоятельство. Мне бросилось в глаза только то, что через несколько дней после нашей небольшой игры ты купил себе широкие напульсники, начал обматывать запястья браслетами, всякими верёвочками и цепочками, хотя раньше я не замечал за тобой стремления скрывать свои красивые руки от чужих взглядов. Наоборот, ты гордился ими. Что же могло вызвать такие перемены? Пытался ли ты резать вены? Это единственная логичная догадка, которая приходит мне в голову. И что тогда? Ты хотел уйти из жизни, но не хватило смелости, или ты просто выжигаешь физической болью свои недуманные душевные страдания? Я пытаюсь убедить себя, что мне совершенно безразличны эти вопросы, но никакие внутренние диалоги, никакие уговоры и логические соображения не действуют. Мой взгляд неизменно прикован к твоим рукам, мои мысли постоянно вращаются только вокруг тебя. Я знаю, что не могу противиться этому: мне слишком любопытно, насколько сильно подействовало на тебя моё небольшое представление, смог ли я сломать твой хрупкий мирок, в котором ты запер себя наедине со своими глупыми чувствами, чтобы вечно оставаться таким же совершенным, идеальным, сильным, чтобы быть лучше меня. Или чтобы добиться ответной любви? Я вздрагиваю от этой мысли, словно от лёгкого электрического разряда. Кто знает?.. Мне противно думать об этом…

Итак, вся моя жизнь замерла в середине непрерывного потока вопросов. Однако я начинаю получать ответы на некоторые из них. Сегодня утром я заметил шрамы на твоих запястьях, когда ты задумчиво поправлял свои напульсники. Одни из них старые и почти зажившие – только белые полоски, другие – свежие, даже слегка кровоточащие. Я смотрел, как завороженный. Теперь мне известно, что ты не собираешься совершать самоубийство: слишком сильный для этого, недостаточно безумный. Неужели ты всё же собираешься бороться… за меня? После всего?.. Ты ранишь себя, заглушаешь минутной болью все остальные чувства, более длительные, навязчивые, неотступные… Я ловлю себя на отвратительной мысли, что хотел бы хоть раз увидеть, как ты делаешь это. Я давно не ищу объяснений или оправданий своим чувствам или желаниям, я знаю, что почти умер изнутри, по крайней мере, настолько опустел, что просто нуждаюсь заполнить эту продуваемую холодными сквозняками, мёртвую бездну какими-нибудь сильными, острыми эмоциями. Даже негативными. Даже страхом, болью, отвращением, жалостью… О, как давно я не ощущал ни жалости, ни сострадания! А ведь раньше мог… Почему всё произошло так незаметно? Вдруг я смог бы остановить этот процесс омертвения, превращения моей души в голую пустыню? Или же это было неизбежно? Будто между нами, как в единой духовной системе, действует этот нелепый закон сохранения… Пока мои чувства иссякают, улетучиваются, ты просто не можешь справиться с переизбытком своих, не так ли? Страшно… Вернее, было бы страшно, однако во мне - только нервное возбуждение, лихорадочное стремление заполнять себя, волновать себя, получать свежие эмоции, знать, видеть… Да, я хочу видеть, как лезвие мягко входит в твою тонкую, гладкую кожу, оставляя за собой след - лишь алую ниточку, от которой через секунду отделяются густые капли твоей крови. Я хотел бы быть тем единственным, кроме тебя, человеком, кто смотрел бы, как льётся твоя кровь – твоя жизнь. Я хотел бы, чтобы ты доверил мне это сокровенное знание, ведь именно я – первопричина твоих переживаний, настолько болезненных, что ты заглушаешь их собственной физической мукой. Ты становишься слабее? Или это мне только кажется?..

Мысли путаются. Я теряюсь. Всё, что прежде имело какой-то смысл, потеряло его. Зачем я делаю это, почему? Не знаю… Я почти не помню первоначальной мотивации, поводов, которые толкали меня вперёд. Остаётся только безотчётное желание продолжать, утолять этот странный голод, необходимость впитывать душой твоё страдание. Моя жизнь замыкается на тебе, на стремлении увидеть тебя слабым… Что-то произошло со мной – ещё не знаю что. Как и не знаю, к чему это всё может меня привести… Хорошо одно – подобные мысли мучают меня слишком редко…