Глава первая.
Начало кошмара.

В детстве маленький мальчик не любил, когда у него с братом в комнате гасили свет. Стоило только матери потянуться к выключателю, так он сразу, плотно прижав тканое одеяло к груди, истошно пищал: «Нет, мама! Оставь!» Она же, обычно приподнимая брови, спокойно говорила: «Билл, ты уже достаточно большой, чтобы спать с выключенным ночником. Тем более что ты спишь не один: Том рядом». Он начинал хныкать, и мама сдавалась под таким напором его страха и беспомощности перед тем, что он называл «т е м н о т о й».
Что же касается Тома, то на темноту он смотрел как на отсутствие света и не более. Чтоб его напугать, нужно было постараться, простого щелчка кнопки электровыключателя было явно маловато. Он частенько любил посмеяться над Биллом: «Ты как трусливая девка! Девчооонка! Девчооонка!» Малыш дулся, обижался, дрался с ним, но продолжал бояться этой чертовой темноты. Темноты…
Прошло время, достаточно времени. Они повзрослели и прославились. Они буквально взлетели и так высоко, что едва успевали дышать между каждодневными переездами, десятками интервью и бесконечными вспышками папарацци. Ндааа… Это была она – госпожа Фортуна! Она, как строгая учительница с длинной линейкой в сухой руке, заставляла хрупкого Билла держать спину гордо и при этом следить за тем, чтобы улыбка не покидала его лица ни на мгновенье, когда сотни тысяч глаз впиваются в его юное тело. И вот он стоит, выточенный, словно дорогая коллекционная фарфоровая кукла, завернутая в безумно дорогую робу, и чарует всех своим подчеркнуто дерзким взглядом, манит соблазнительной ручкой с рядом прекрасно наманикюренных аккуратных ноготков и обещает что-то смутно уловимое своим капризным ротиком в огнях рампы протянутым к нему лесу тоненьких пальцев.
Он видел эти кадры сотню раз, но увидел только совсем недавно. Как смешно. И так нелепо. Это не он, это всего лишь то, что люди хотят называть и зовут Биллом Каулитцом. Два этих Билла просто сожительствуем в одном теле, они рядом, но не вместе.
Настоящий Билл появляется только в душе автобуса после вечернего концерта. Он, не спеша, тянется к крану и медленно поворачивает его. Горячая вода стекает по телу тонкими щекочущими струями, и он медленно сползает по скользкой стенке душа на пол, погруженный в блаженное облако пара, откинув голову так, чтобы затылок касался влажной поверхности пластика. В этот момент нутро его разверзается, и он снова Билл Каулитц, который любит валяться в постели по утрам, и самое противное, что он снова Билл Каулитц, который боится темноты. На этом моменте глаза его открываются и, завернувшись в белое махровое полотенце, полумокрый, с прилипшими к лицу волосами, он поднимается наверх, чтобы отдаться своей постели и забыть обо всем на свете.
Том еще не спит, просто слушает музыку, думая о чем-то своем, уставившись в потолок. Билл ложится в свою постель и, не отрывая взгляда, рассматривает лицо своего горячо любимого близнеца. Том замечает и улыбается ему.
- Ты прям весь вымученный, но, вродь, довольный.
- Агаааа… (зевает, затем лениво откидывает голову на подушку) Том, я хорошо сегодня пел?
- Аха.
- Блин, ну, серьезно! (хмурится и, скорчив недовольную гримаску, пинает его ногой со своей кровати)
- Ну, если серьезно, то ревел как горилла с бронхитом! (хватает за ногу и тащит к себе).
Билл начинает вырываться, отбрыкиваться и орать «насилуют последнего девственника Германии», «у Тома опять гон», «дредастый переел виагры и опять меня домогается» и т.д. и т.п., пока взбешенный Густав не начинает: «Да сколько можно, вы, ……! Как вы меня ……..!» и дальше все в этом же духе. Они смеются, но укладываются, предварительно обменявшись высунутыми языками и факами. Зарывшись лицом в подушку, малыш Билл спокойно засыпает, в твердой уверенности, что Том не потушит свет. И он не тушит, а лишь приглушает его. Он понимает.

«Господи, я начинаю верить в тебя. Отпуск! Да! Завтра мы с Томом улетаем в рай на солнечный островок в Индийском океане. Да, на сахарный песок под роскошные пальмы. Боже, мечта! После стольких месяцев в разъездах, вечно невыспавшийся, усталый, замусоленный. Отдых. От одной мысли настроение зашкаливает за 10 баллов!»
Такой вот весь приподнятый и легкий, он встал… в 6 вечера. Тома уже сдуло. Как любой настоящий близнец, Билл почувствовал подлый укол задетого себялюбия. Записки, конечно, не было. Ну, ясно. Может, в магазин вышел, а, может, еще куда.
В любом случае, Билл не собирался коротать вечер, сидя и дожидаясь звонка или приглашения от кого бы то ни было. «Телефон у меня будет с собой. Понадоблюсь, позвонит».
С такими мыслями, одевшись достаточно скромно и неприметно, и не забыв про темные очки с кепкой, Билл Каулитц покинул свой дом приблизительно около 7ми вечера. Куда пойти, он долго не думал. Ему хотелось дурмана и спокойствия, которые он отправился искать в местный маленький бар, куда он еще с детства хотел попасть, но как-то все не складывалось.
Осенняя погода не радовала: она была промозглая и очень неприятная, она подгоняла его вперед, а идти было очень мерзко из-за моросящего дождя, который так и норовил заползти за шиворот. Билл поморщился и сжал зубы. Прохожих было мало, и все они старались быстрее добраться до пункта своего назначения, т.к. дождь усиливался. Билл, обхватив себя за предплечья, вздрагивая при каждом порыве пронизывающего ветра, уже успел раза три пожалеть, что вообще встал сегодня с кровати, и нелегкая куда-то понесла его.
Сзади вдруг послышался звук притормаживающей машины. Билл оглянулся, и увидел старенькое видавшее виды авто, из окна которого показалась голова какого-то человека лет 35, может, чуть постарше.
- Молодой человек, вы не могли бы мне сказать, где здесь бар находится? Я в гостях у родственников, хочу сходить, а тут все какой-то одинаковое. Три улицы проехал и уже запутаться успел. Глупость такая-то.
Билл приблизился к машине и заглянул в окошко. Усатое лицо дружелюбно ему улыбнулось и смотрело выжидающе.
- Это Вам нужно проехать еще 2 улицы, а потом направо. Затем еще улицы 3, я точно не помню. Мне Вам так тяжело сказать, я показать могу. Я туда шел просто, и…
- Так давайте я Вас подвезу что ли. Садитесь. – Усатый протянул руку, замок щелкнул, и через мгновение Билл уже оказался в довольно ухоженном салоне.
Откровенно говоря, Билл так околел к тому моменту, что ему было все равно, где греться. Он только и сел в машину, чтоб не идти по улице. Усатый тронул.
- Меня зовут Ганс Вассерманн. Приехал в гости к родным сегодня днем, давно не виделись. Я… - вдруг он оборвался на полуслове и улыбнулся. – Я вижу, Вы меня совсем не слушаете, Вы чертовски замерзли и промокли.
Билла аж передернуло.
- Не-не, я слушаю! – было запротестовал он и осекся. Он не слушал. Ему действительно было все равно, что болтает там этот дядька.
- Вот, - незнакомец протянул юноше что-то стальное. – Вы термоса никогда не видели? Там чай. Теплый. С поездки остался. Пейте, отогревайтесь.
Билл заулыбался и завозился с термосом. К тому моменту дождь так усилился, что видимость снизилась почти до нуля. После 5 минут отчаянных попыток, термос сделся и Билл пил теплый чай большими глотками без капли стеснения.
«Вот это и есть вечный кайф!» - подумал Билл.
И вдруг он понял, что незнакомец ведет машину уже минут 15, не спрашивая куда ехать. Билл стал судорожно вглядываться в свое окно. Когтистый зверек внутри него заскребся, от мысли о том, что огни его родного городка остались позади.
- Вы что делаете?! Куда Вы меня везете?! ОСТАНОВИТЕСЬ!!! – Билл, вцепившись остервенело в ручку своей дверцы, стал пытаться открыть ее, но сильная рука прижала его плечо к сидению так, что он, казалось, услышал скрип своих костей. Боже… Голова пошла кругом, поднялась тошнота, в глазах Билла мир стал крутиться быстрее и быстрее. Он почувствовал, как тело обмякает и перестает подчиняться. Билла стало клонить в нездоровый, наркотический сон, в который его засасывало, как в мутную, зловонную трясину. Речь его стала путанной и вялой, под конец вообще одним сплошным потоком какого-то мычания.
Усатый лишь кротко улыбнулся по мере того, как его пальцы сжимали все сладострастнее и сладострастнее плечо его беспомощного, бесчувственного спутника, и первородный инстинкт зарождался где-то на подкорке его хищного мозга. Было около 8ми часов вечера.

Глава первая.
Вода.

Вера, надежда, любовь. Веру он уже потерял. Надежда еще цеплялась за жизнь в хрупком сердце малыша Билли, который боится темноты. Любовь жила и цвела, как майская роза, и имя ей было Том.
«Там где-то Том. Он уже ищет, он скоро придет и защитит то, что от меня осталось. То, что еще не успело стать пеплом. Из праха в праха. Плоть от плоти, кровь от крови. Одинаковые и такие разные. Том, прошу, приди скорее. Я не знаю, сколько я так пролежу, сколько я так протяну. Но как я смогу пережить все это потом, даже если выживу? Оно будет являться мне во сне, я буду видеть его в прохожих, я буду видеть его в твоем лице, Том. В лице любого мужчины, посмевшего обраться ко мне. По-моему, я брежу, я чувствую, что что-то встает во мне. Из грязи, из мрака оно поднимается».
Сглотнув стоявшую в горле рвотную массу, Билл постарался забыться сном. Откровенно говоря, ему даже не пришло стараться. Сон заключил его в свои спасительные объятья, как только он сомкнул глаза, и наполнил его пустотой. Он ничего не видел во сне, только …. темноту.
Сколько часов он спал, было трудно сказать. Но спал он беспокойно, просыпаясь время от времени, затем снова закрывал глаза и проваливался в небытие.
Температура поднималась, белки глаз стали очень горячими. Заражение постепенно набирало обороты, как послесловие всех его мук и грязи, попавшей в открытые раны. Заражение тихо-тихо ползло по его молодому организму, захватывая все новые и новые клеточки.
Он не помнил что, но он говорил, или звал кого-то. Наверное, звал Тома. Или мать. Сложно было разобрать из-за того, что его засохшие губы почти не шевелились.
Пару раз Билла грубо расталкивали и давали какое-то горькое питье, он сопротивлялся, но его просто хватили за нижнюю челюсть и вливали в рот содержимое какой-то ярко синей керамической кружки, заставляя сглотнуть.
Заражение отступило. Антибиотик победил.
Очухался Билл на вторые сутки после своего медикаментозного сна. Такой же грязный, но не привязанный. Он стал оглядываться, не веря своему счастью, и напоролся взглядом на что-то крупное в углу. Оно сидело такое равнодушное, такое кроткое, как сом в глубоком омуте притаился, на маленьком стульчике с подкосившимися ножками.
Оно выжидало. Билл тоже. Оно двинулось и неспешно доковыляло до кровати, на которой сидел малыш Билли. Чудовище подошло, оглядело его, и направило свои шаги к двери, открыв ее так, как учтивый джентльмен, предлагающей даме сердца пройти вперед.
Но «дама» так опешила, что застыла, словно восковая фигура, не сводя миндалевидных карих глаз с существа.
Билл опять забыл, что в глаза смотреть он не имеет права, но быстро вспомнил и уткнулся взором в бетонный пол. Хозяин же, схватив за поцарапанное предплечье, поволок голого юношу через тускло освещенный коридор, заваленный какими-то запчастями от сельскохозяйственных машин. На другом конце коридора замаячила белая дверка с облупившейся краской, местами уже заплесневевшая от сырости.
Оно открыло дверь отрывистым движением и зашвырнуло Билла туда с легкостью мальчишки, кидающего своей собачке мячик.
Билл приземлился на кафельный пол, рядом с какой-то полкой. Он ушибся, но не сильно, синяка не должно было быть. Лежа на боку, он огляделся как травоядное, выходящие на открытый луг в ожидании появления хищника с минуты на минуту.
Это была ванная комната, больше напоминающая кабинет патологоанатома.
В одном углу стоял анатомический стол из нержавейки, рядом с которым на тумбочке с миром покоились различные хирургические инструменты: скальпели, пилы, молоточки, ножи. И все разные. И все очень чистые, наполированные, блестящие. Это просто врезалось Биллу в память.
«Эстет, да, отродья?»
В противоположном углу стояла сама ванна. Голубая, цвета морской воды. На месте шторки для душа красовались свисавшие на толстых цепях крюки, на которые обычно фермеры подвешивают туши животных на бойнях.
Секунд двадцать ушло на осознание, ГДЕ он очутился. Билла, как пьяного, повело в сторону. Он оперся рукой об пол, поворачивая хлипкое тело, приподнимая его над землей, приводя его в вертикальное положение.
Конец.
«ЧТО ДЕЛАТЬ? ЧТО ДЕЛАТЬ? ЧТО ДЕЛАТЬ?»
Мозг засуетился, заметался, стал искать хоть какую-то зацепку. Хоть намек, хоть тень намека.
Говорят, звери ощущают страх за несколько метров, а его зверь был ближе.
Билл был не глупым мальчиком и потихоньку начал понимать и принимать правила это жестокой игры. В этой игре, как ни странно, тоже были свои правила, не обговоренные, не прописанные, негласные обязательства и права, которая каждая из сторон выполняла по мере сближения.
«Правило первое. Не рыдать. Оно только и ждет твоих слез и паники. Оно ими питается, оно ими упивается. Спокойно. Терпи. Терпи. Терпииии».
Билл боялся, очень боялся, но понимание того, страх – его главный враг сейчас, попытался взять себя в руки.
Он выпрямил спину, но буквально секунд через семь, его начало потряхивать, решительность его заколебалась, как барабанная перепонка от тактов музыки. Тусклый свет люминесцентной лапы подрагивал с частотой раз десять в минуту. Об нее уперто бился мохнатый, крупный, с белыми крылышками мотылек, по ошибке принимая иллюзию за солнце.
Тут комнату оживил еще один звук, весьма неожиданно.
«Мыться!» - приказало Оно сначала спокойно. Реакции на приказ не последовало.
«Мойся, су*А!»
Билл очнулся и торопливо перелез через бортик в скользкую чашу ванны и включил воду. Пошла читая теплая вода, так напоминающая о доме, где все такое родное и свое.
Билла мучила сильная жажда, он стал глотать живительную влагу и, чувствуя, как ласковая струя стекает вниз по пищеводу, ему становилось легче. Говорят, вода смывает с нас все самое мерзкое и грязное, все самое страшное и едкое. Она лечит нас, она часть нас.
Он почувствовал, сам того не осознавая, душевное состояние человека после крещения водой: радость и легкость, единство с чем-то Другим.
Кашель с другого конца комнаты вернул его в страшный подвал в страшную комнату к страшному нелюдю.
Он стоял нагой в ванне перед чужим человеком. Билл почувствовал, как кровь залила красным щеки. Ему было стыдно и неудобно принимать ванну при постороннем, но существо на это не обращало ни малейшего внимания. Более, Оно, устроившись на краю анатомического стола, не сводя глаз, наблюдало за купающимся. Билл отвернулся к нему спиной, чтоб не видеть его широко раскрытые жадные глаза.
«У тебя перед твоими предшественниками есть одно неоспоримое достоинство – пропорционально сложенное тело. Длина торса равняется длине ног, что очень привлекательно при твоей худощавости».
Малыш Билли нашарил высохший кусочек мыла с прилипшими к нему волосами, причем различных цветов и длины.
«Кто мылся здесь раньше? Кто стоял на моем месте раньше? Кем ты был? ЧТО СТАЛО С ТОБОЙ?»
Поморщившись, Билл повернулся, было, чтоб поискать какую-нибудь альтернативу этому мылу, которое напомнило ему столб с зарубками, как встретился взглядом со своим господином, который незаметно подкрался к нему вплотную, и разглядывал его уже в упор. Казалось, он что-то искал в нем, но никак не мог увидеть.
Билл вжался в стенку от неожиданности. Как тихо Оно двигалось, как продуманно Оно ступало. Зверь.
Инстинктивно положа руки на грудь, защищая сердце и легкие, Билл продемонстрировал свою покорность, глядя вниз. Вода текла по плечам, по рукам, по спине, по ногам. Теплая водичка по почти ледяному от ужаса телу. Кап-кап-кап с крашенных черных волос. Ступни его отогрелись и слегка покалывали. Но только ступни. Чудовище лишь оскалилось и низким, грудным голосом протянуло: «Биллииии….».
Кусок мяса получил имя. Его теперь звали Билли.

Три месяца прошло с того дня, как Билл Каулитц, 1.09.1989, покинул свои дом около семи вечера и пошел по направлению к местной уютной пивнушке. С тех пор его никто не видел. Версий было очень много, вплоть до похищения иностранными фанатами и самостоятельного побега от сумасшедшей жизни солиста самой популярной на текущий момент немецкой группы.
Самое ужасное, что не было свидетелей вообще, поиск на обнаружение мобильного телефона результата не дал (sim-карта была недоступна, а проще говоря, скорее всего, уничтожена, как и сам аппарат). Опрос жителей городка, родственников, друзей, продюсеров, коллег не пролил свет на дальнейшую судьбу молодого исполнителя.
Вся полиция была задействована в поиске младшего Каулитца; со всех его вещей были сняты отпечатки пальцев, вся его корреспонденция была перечитана, все звонки за последний месяц были пробиты. Удалось отыскать несколько писем с угрозами, но их анализ врачами-психиатрами показал лишь наличие склонности к графомании и не более.
Билл не ошибся. Том действительно поставил всех на уши. Он добился записи телеобращения к тому, кто сейчас удерживает Билла, обещая солидное денежное вознаграждение за него, в каком бы тот психическом и физическом состоянии не находился, которое транслировалось по всем центральным каналам и было выложено в Интернет и переведено на несколько иностранных языков.
Но все тщетно. На контакт не шел ни сам Билл, ни тот, кто его похитил.
Фрау Каулитц постарела за это время лет на двадцать, Том постоянно проводил все свое время в полицейском участке, ожидая уже любых новостей. Он был готов, что вдруг позвонят и сообщат, что найдено тело, которое предположительно может быть Биллом Каулитцом, его Биллом, младшим братишкой.
Он плакал, молча, оставаясь наедине с самим собой по вечерам, когда стоял в их детской, прижавшись, измученный, лбом к стеклу, у окна, на подоконник которого часто забирался Билл, ожидая мать с работы.
Он не выключал свет ни днем, ни ночью. Ему все казалось, что от этого зависит жизнь брата.
«Господи. Это ты наказал меня, за то, что я такая сволочь. Верни мне его, молю тебя! Я клянусь, ВСЕ сделаю, лишь бы он жив был. Инвалид, сумасшедший, слепой, глухой, ЛЮБОЙ!»
Дальше думать он уже не мог, просто шел к кровати, глотал три таблетки снотворного и ложился спать.
Завтра он снова поедет в полицейский участок искать его, его ЕДИНСТВЕННОГО.

«Том, ну где же ты? Я жду тебя. Я жду с надеждой и радость, и беду. Просто жду».
Билл был все еще жив, как бы поразительно это не звучало. Ему было невдомек, что в этот дом тоже наведывалась полиция с его фотографией и расспрашивала Ганса Вассерманна о пропавшем без вести Билле Каултце, который сидел в своей каменой подвальной тюрьме прямо под ногами молодого энергичного офицера, строчившего в небольшой блокнот показания существа.
Билл между тем обвыкался в своем новом доме. Сексуальное рабство продолжалось, но оно стало совсем другим, более сдержанным и мягким что ли. Уже не было удавки, не было гвоздей, не было посторонних предметов.
Насильник смягчился. На ночь Оно не привязывало Билла к кровати, давая отдых натертой коже. Но закрывало на ключ дверь. Всегда. Оно стало добрее, но не доверчивее, хотя поведение Билла было абсолютно безукоризненным, но это все же принесло свои плоды в виде ничтожной доли свободы, но малыш Билли и этому был несказанно рад.
Иногда Билли (больше Оно его никак не называло) получал возможность погулять по темному подвалу в сопровождении своего надзирателя. Билл шел осторожно, вечно оглядываясь на Него, ожидая каких-либо действий. Но Оно лишь с довольной улыбкой наблюдало за ним, как за ребенком, который первый раз оказался на песчаном берегу моря.
Пока это все его привилегии. Кормили его тоже относительно неплохо: два раза в день он получал парное молоко; горячее, каши и свежие овощи. Билл ел только каши и овощи, к мясному даже не прикасался.
Эти продукты вызывали в его душе сомнения, которые преследовали его до того дня, пока им не суждено было стать правомерной истинной.

С того момента, как Билл узнал про тайник, он хотел порыться там любой ценной. Но как? Оно предельно внимательно. Оно оставляет Билла одного только в его комнатушке, где каждый угол вылизан и заглажен, при чем всегда ее запирает на три оборота ключа. Одно хорошо – замки старые и очень простые. Шанс есть.
«Нужна отмычка. Из чего бы ее сделать?
Из ложки? Нет, Оно легко догадается, если ложка сломается или исчезнет. К медицинским инструментам Оно меня не подпустит. Отломать что-нибудь от ночника? Неплохой вариант, но тогда мне придется сидеть в …темноте. Постоянно. Не пойдет».
Билл обдумывал план действий все утро, пока сидел в своей комнате на полу около двери. Лицо его было очень серьезное и сосредоточенное, не один мускул не дрогнул.
Билл зажал голову руками. Ночник горел. Билл посмотрел на него. Кровь в висках стучала и стучала.
«Нужно что-то подходящей длины, металлическое, то, что можно достать».
После нескольких минут задумчивости и лихорадочных поисков.
«СОБАЧКА ОТ МОЛНИИ ДЖИНСОВ!!!! Но не моих, а его. Он огромного роста, и носит хрен знает какой размер. Собачка от них идеально подойдет. НО КАК ЕЕ ДОСТАТЬ? Эта дрянь крайне внимательна и, о, Боже, АККУРАТНА!»
Билл закусил большой палец правой руки, сидя на коленях и, слегка откинувшись, оперся другой рукой об хорошо вымытый пол.
«Так, предположим, я сегодня буду с Ним нежным. Нет, сразу просечет, что подстава. А если сунуть руку, когда расстегивать ширинку будет, и Оно защемит мне молнией палец? Нет, это откровенная тупость. С какого перепуга я это сделаю? Ночью тоже не снимешь, сразу после се.. (Билла передернуло, и он не стал заканчивать слово) Оно относит меня сюда».
Рассуждения зашли в тупик. Билл бросил свое тело на пол и без цели уставился перед собой. Он увидел дно своей кровати и там…болты.
«БОЛТЫ!!!»
Он одним движением перекатился на живот и заполз под кровать, чуть не ударившись головой об стенку койки.
«И тут надраил все, сволочь!»
Однако не это было целью его вторжения сюда. Билл впился в болт с отчаянием крысы, прыгающей свой спасительный трехметровый прыжок, оказавшись загнанной в угол врагом. Но болт так просто не хотел поддаваться. После пятнадцатиминутных попыток, Билл раскраснелся и выдохся. Но сдаваться он не станет. Нет уж! Он столько вынес не ради того, чтобы сейчас опустить руки при первых же трудностях. Он попробовал другие три, они были еще туже прикручены, чем первый.
«Решено, надо мучиться с первым, пока не вытащу».
Он снял футболку, завернул один конец вокруг неподатливого болта и стал, что есть сил поворачивать.
Целый день он боролся за свою будущую отмычку. И получил ее.
Когда он сел, уставший, но гордый за себя, около опрятной кровати с белыми постельным бельем, в его руке был ключик к этой двери, а кто знает, может, это был ключик к жизни.
Оставалось его только обточить, благо пол позволяет, и можно дерзать.