Машина, которую прислал Кристиан, остановилась у высокого здания. Том ужасно нервничал, ерзал по сиденью, то хватая Билла за руку, то резко ее откидывая. Билл молчал. Мало того, что он был в шоке, когда узнал, куда напросился брат, так еще его бесило поведение близнеца. Том мог врать Кристиану (Билл не стал его выдавать), но врать Биллу абсолютно бесполезно.
— Ответь мне честно, а? — устало попросил он. — Ты дал показания против него или нет? Хоть что-то из того, что ты говорил, правда?
— Я сказал им правду, — Том выдержал его пристальный взгляд.
— Спасибо, — облегченно вздохнул брат.
«Только я сказал им не всю правду», — отвернулся он.
«Я так и понял», — с укоризной посмотрел ему в спину Билл.
Их вели по ужасно длинным коридорам. Потом оставили в какой-то маленькой комнатке. Около двери стоял полицейский. В углу была еще одна дверь. Она манила к себе, приковывала внимание. Том нервно переминался с ноги на ногу. Наконец-то дверь открылась, ему разрешили пройти.
— Я пойду с тобой, — Билл придержал его за руку.
— Нет, — Том мягко высвободился. — Я сам.
— Я боюсь за тебя, — он тревожно смотрел ему в глаза.
— Я сам за себя боюсь, — как-то очень двояко отозвался Том.
Билл отступил.
— Я буду рядом. Дверь будет открыта. Если мне что-то покажется подозрительным…
— Билл, он будет за решеткой. Я не буду подходить к нему близко.
— Ты уверен, что тебе надо туда идти?
Том кивнул. Сжал кулак а ля no pasaran и улыбнулся.
— Я буду здесь, за дверью, — громко и нервно произнес Билл, глядя на темнеющий проход.
Том медленно вошел в помещение, разделенное на две половины решеткой. Обернулся, чтобы проверить, что Билл за ним не увязался. Остановился в некотором отдалении. Марино улыбнулся ему. Взгляд теплый и грустный.
— Я думал, что больше никогда тебя не увижу. Опять свою бесформенную хламиду надел?
— Мне в ней комфортно, — растеряно дернул плечами Том.
— Ты очень красивый без одежды. Я любил наблюдать за тобой.
Том робко улыбнулся. Глаза странно блестят.
— Подойди, — поманил Марино.
Он приблизился на расстояние вытянутой руки.
— Ты ведь что-то хотел?
Том кивнул, отвернулся.
— Что?
— Спросить…
— Спрашивай…
По щекам неожиданно потекли слезы.
— За что?.. — одними губами.
— Что? — не расслышал Марино.
Том смахнул слезы и подошел к решетке вплотную. Посмотрел ему в глаза с болью, с отчаяньем.
— Ты ведь любил меня?
Марино обнял его. Прижал к себе, как смог.
— Любил…
Потянулся к нему губами.
— С первой минуты, как увидел.
Нежно поцеловал.
— Все мои мысли принадлежали только тебе.
Провел рукой по спине.
— Ты будешь моим самым ярким воспоминанием этой жизни.
Потерся о нос. Слизнул с кончика слезинку.
— До самой смерти.
Том закусил губу, пытаясь хоть как-то сдержать слезы.
— А ты?
Том запустил руку ему в волосы.
— А ты… — мужчина погладил его по щеке.
Он поцеловал Марино. Губы соленые. Тело дрожит.
— Ты будешь меня ненавидеть…
Всхлипнул и прижался к решетке плотнее.
— …до самой смерти…
Том качнул головой.
— Не надо плакать.
Марино вытирал его слезы.
— Все образуется.
Опять нежно поцеловал. Провел пальцем по губам, словно запоминая их…
— Марино, я… я… — он не мог говорить, слезы текли в два ручья, дыхание сбивалось. — Марино, я…
— Возвращайся домой, малыш.
Том просел, вцепившись руками в решетку и упершись в нее лбом. Он беззвучно плакал. Марино сел рядом. Начал гладить по сгорбленной спине.
— Не плачь…
— Я…
— Иди.
— Я…
Марино коснулся его век. Провел по бровям. Снял кепку, распустил дреды.
— Ты… всегда… делал мне… так… больно… — через слово всхлипывал Том. — Бил… Издевался… За… что?
— Я так сильно тебя любил, что боялся, что ты почувствуешь это. Я ведь ни в чем не мог тебе отказать. Знал, что ты всего лишь приспосабливаешься, врешь, пытаешься играть со мной…
Том отчаянно затряс головой.
— Но мне все равно хотелось выполнить каждую твою просьбу, подарить тебе этот мир. Бросить к ногам. Хотелось хоть на минуту поверить, что ты искренен со мной. Помнишь, гитара… Я ведь заказал ее в тот день, когда ты впервые попросил принести тебе гитару. Ее привезли накануне твоего дня рождения.
— Я… был… хотел… — он не мог говорить, ревел в голос, уже не сдерживаясь…
— Хотелось видеть твою улыбку… настоящую… живую… И я боялся…
— Че… че… го?..
— Себя. Рядом с тобой я всегда был слабым. И знаешь… Я ведь в тот день хотел сделать тебе еще один подарок. Самый главный. Билет на самолет до Германии и новые документы… Когда ты умирал, я поклялся отпустить тебя домой, если ты выживешь…
Том прижался к нему сильно-сильно, вцепился мертвой хваткой.
— Не успел…
Замолчал.
— Ты выиграл эту игру, мальчик… Ты выигрывал ее раз за разом…
Поцеловал.
— Даже сдавшись, ты остался непобежденным… Я так и не смог тебя сломать…
Он разжал его пальцы.
— Иди, малыш. Иди.
Жадно припал к губам, лаская языком зубы и нёбо. Оттолкнул от себя с силой.
— Иди, я сказал! Убирайся вон!
— Я люблю тебя… — одними губами прошептал Том, бессильно протягивая к нему руки.
Марино улыбнулся и покачал головой, отходя от решетки, но не отпуская его взглядом.
— Том! Том! — подлетел к нему Билл, схватил за плечи. — Том, что он тебе сказал? Том, он тебя обидел? — затараторил, заглядывая в глаза, пытаясь прервать их молчаливую связь. Потом обернулся и посмотрел на уходящего Марино, не спускающего глаз с Тома. На Тома, вцепившегося в Марино взглядом. Обнял брата. Вздрогнул, когда дверь за Марино захлопнулась, прижал брата к себе плотнее, когда Том задрожал, горько заплакал. — Томми, я понимаю тебя… Но мне ты тоже нужен. И я тоже тебя люблю. И эти месяцы без тебя я жил только мыслями о тебе. Я ложился с твоим именем, я просыпался с твоим именем, я дышал только тобой… только из-за тебя… Томми…
— Не надо, Билл… Замолчи… Я… просто… Я слишком… долго… Я очень… соскучился… по не… му… соску… чи… по дому…
— Я помогу тебе стать прежним.
— Прежнего…
Билл приложил палец к его губам.
— Прежним, — улыбнулся младший брат, осторожно вытирая слезы старшего. — Может ты сейчас и был искренним с ним, но это был не ты. А я научу тебя снова радоваться жизни, не бояться. Я сделаю тебя счастливым, — у Билла самого потекли слезы. Он вымученно растянул губы и всхлипнул: — Я научу тебя быть счастливым.
— Ты-то чего ревешь? — сквозь слезы усмехнулся Том, обнимая брата.
— Потому что ты ревешь, — Билл обиженно размазал влагу по щекам. — А что ты ревешь?
— Потому что… — он рассмеялся. — Потому что ты ревешь.
— Близнецы, — истерично захохотали они в один голос. Потом так же одновременно прекратили смеяться. Том, всхлипнул, отвернулся и поднял лицо вверх, стараясь скрыть горькие слезы. Билл неожиданно для себя отзеркалил его — запрокинул голову, отворачиваясь. Они переглянулись, вновь растянули губы якобы в улыбках и покрепче прижались друг к другу.
— Ты ведь вернешься ко мне? — всхлипывал Билл ему в ухо.
— Я вернулся, — пробормотал Том.
— Нет, — замотал он головой. Взял его лицо в ладони и посмотрел в глаза: — Ты… Ты… ТЫ ко мне вернешься?
— Ты ведь мне поможешь?
— Ты, главное, сам мне помоги.
— Когда у нас самолет?
— Завтра утром.
— Я хочу купить себе одежду… Много одежды… И я хочу подышать воздухом… Хочу гулять и просто дышать воздухом… И… я хочу искупаться… Я хочу лежать с тобой на белом песке и купаться в голубом океане… И…
— …и ты хочешь пить кокосовый сок, — улыбался Билл, роняя крупные слезы на футболку. — А у меня только одно желание. Я хочу держать тебя за руку. Можно?
— Не отпускай меня больше.
— Я буду очень крепко держать тебя за руку. Обещаю. Ты только вернись ко мне.

Я КАК КОШКА, КОТОРАЯ ГУЛЯЕТ САМА ПО СЕБЕ.

Самолет оторвался от земли и начал медленно набирать высоту. Том отстегнул ремень безопасности, поднял подлокотник, разделяющий его с братом и, повозившись, устроил голову у него на коленях. Билл обнял его одной рукой, во второй он держал факс от Дэвида со списком их дел на сегодня и завтра. Список выглядел слишком внушительно, а Том еще очень слаб, чтобы с головой погружаться в работу. К тому же, врач при посольстве настоятельно рекомендовал подыскать хорошего психолога, чтобы тот помог брату справиться с возможными психологическими проблемами. Дэвид обещал помочь. Нет, все-таки половину заявок на интервью надо вычеркнуть к чертовой матери!
— Оставь, — зевнул Том.
— Что оставить? — не понял Билл.
— Я говорю, оставь их всех. Ведь не отвяжутся. Опять херни всякой напишут.
— Я о тебе думаю, между прочим.
— Не мешай людям делать свою работу. К тому же мне так долго не с кем было поговорить, что я готов сейчас разговаривать с каждым встречным, лишь бы он согласился меня выслушать.
— Ты только осторожно с ними разговаривай.
— Ты же будешь рядом.
— И я буду держать тебя за руку.
— Билл…
— Том…
— Окружающие решат, что я гей.
— Окружающие увидят, как сильно я тебя люблю и как страшно я по тебе скучал.
— Я тоже по тебе очень скучал.
— Только скучал?
— Ну…
— Том…
— Билл…
— Том?
Том прижал его руку к губам и поцеловал. Подложил ее под щеку.
— Помнишь, как ты в детстве взял с меня клятву в больнице, что я без тебя не умру, помнишь? Если бы не она, если бы не моя любовь к тебе, хрен бы я выкарабкался.
Билл довольно улыбнулся.
— Мы, Том… Хрен бы МЫ выкарабкались. Ведь я бы обязательно почувствовал, что твое сердце больше не бьется и… Я бы не выжил. А мое сердце столько раз останавливалось… Я чувствовал, что ты хочешь уйти от меня. И я просил небеса, не забирать тебя у меня. Я ведь не выживу без тебя…
Белая вата облаков, словно взбитые сливки, спрятала землю. Билл накрыл брата пледом и откинул спинку своего кресла. Они летели домой. Через несколько часов будут назойливые журналисты, вспышки, камеры. Короткая пресс-конференция. Через несколько часов все газеты и телеканалы мира сообщат, что в ходе успешной операции спецслужб двух стран из восьмимесячного плена освобожден Том Каулитц. И снимки, где его в аэропорту обнимают друзья и плачущие родители, а брат крепко держит за руку, молниеносно разлетятся по Интернету. А фанаты всех стран на всех языках завалят студию и их дом письмами, телеграммами, открытками и подарками, будут устраивать встречи и снимать видео. И через месяц у них будет первый концерт в битком забитом зале, билеты на который раскупятся за считанные часы. И несколько минут перед концертом фанаты будут скандировать: «Том!», и в верх взлетят листочки с его именем и красным сердечком, и вдалеке развернут огромный длинный плакат «Том, мы тебя любим! С возвращением!». А Том будет стоять на сцене, обводить взглядом зал, закусывать от волнения губу и бороться с щекоткой в носу и слезами радости в глазах. И Билл весь концерт не будет сводить с него счастливого и тревожного взгляда, переживая за брата гораздо больше, чем за себя. Но никто и никогда не узнает, как еще долгое время Том будет просыпаться по ночам от приснившегося кошмара, а потом до утра вытирать слезы кончиком пододеяльника от накатившей на него тоски. Как будет вздрагивать от случайных прикосновений друзей, сжиматься от страха, ожидая удара, если кто-то заходит за спину, как будет бояться секса и шарахаться от мужчин с черными жесткими волнистыми волосами до плеч, смуглой кожей и темно-карими глазами в обрамлении длинных густых ресниц. Шарахаться и замирать, провожая унылым взглядом, с болью и тоской вспоминая того, чье имя он никогда не забудет. А через несколько месяцев ему кто-то передаст после концерта маленький сверток, в котором будет лежать красивый браслет из платины, украшенный бриллиантовой россыпью, и записка: «Я тебя помню, малыш».

20/06/08 - 13/08/08
Москва

Я КАК КОШКА, КОТОРАЯ ГУЛЯЕТ САМА ПО СЕБЕ.