Мы бежим к машине, асфальт скользкий и мокрый, позади топот многих ног и твоё сдавленное, неравномерное дыхание. Я задыхаюсь, ветер хлещет прямо в лицо. Вот уже школьная парковка, мрачная, безлюдная. Ещё сотня метров – через дорогу, в пустынный тёмный переулок. А они не отстают, они всё ближе. И плевать, что днём мы лучшие друзья, что мы – одна компания. А я ведь всего лишь защищаю брата… Но я не имею на это права, среди нас это позорно… Хотя нет, ведь Ларс готов ради своей сестры на всё, что угодно. Почему же я приучил их к мысли, что ты заслуживаешь быть только лишь изгоем, почему я сам так думаю, почему стесняюсь тебя, стесняюсь того, что мы вообще родственники?! Почему ставлю их выше тебя? А ведь им я безразличен, если сейчас мы не успеем хоть на несколько секунд, они и не вспомнят о нашей дружбе… Но вот и автомобиль, витрины соседних магазинчиков темны, неяркое неоновое свечение вывесок слишком тускло. А руки дрожат, ключ никак не попадает в отверстие. В сердцах ударяю ногой по двери, снова толкаю ключ в скважину.

- Вот дерьмо…

Наконец-то дверца поддаётся, я толкаю тебя на пассажирское сидение, сам падаю на водительское место. Вовремя… Остаётся завести… Шины, проскальзывая на мокром асфальте, визжат, разбрызгивают лужи, на мгновение мне кажется, что всё будет, как в каком-нибудь боевике, что машина не поедет, но всё же автомобиль срывается с места, сзади слышны крики, в заднее стекло ударяется камень, но мне уже совсем легко, вздыхаю успокоенно. Ушли. Скоро автомобиль оказывается на оживлённой трассе, вливается в поток других машин, и я сбрасываю скорость. Смотрю в твою сторону.

Ты всё ещё сидишь в неудобной позе, так, как рухнул от моего толчка, глаза неподвижно впились в дорогу прямо впереди, ты ошеломлён, будто остался всё ещё там, за школой, ничего не можешь ни увидеть, ни понять. Наверное, на этот раз они постарались даже слишком в желании тебя напугать. Или… может, ты просто удивлён моим поведением? Я улыбаюсь сам себе, возвращая внимание к дороге. Отчего-то на душе очень хорошо и спокойно, радостно, пусть даже добрая половина самых отъявленных школьных головорезов теперь считает меня врагом номер один. С этим я разберусь. Всегда найдутся люди, готовые за меня заступится. Остаётся и моя популярность в школе. А вот у тебя есть только я.

- За что это всё? – спрашиваю тихо, интересно знать твою версию.

Ты только вяло пожимаешь плечами, глаза всё ещё неподвижные и пустые. Я даже не уверен, понял ли ты вопрос.

- А всё-таки? Кажется, я имею право знать, - в моём голосе улыбка. Да я и сам удивляюсь своему тёплому, дружелюбному тону. Ты вздрагиваешь, смотришь на меня, будто сомневаясь, искренне ли я говорю. Потом вздыхаешь:

- Наверное, всё потому, что моя лучшая подруга влюбилась в меня. А я не захотел портить наши отношения. Просто предложил быть друзьями. Всё бы ничего, если бы её братом не оказался Ларс, а она не имела вредной привычки всё ему рассказывать. У них доверительные отношения в семье… - мне кажется, я слышу укор в твоих последних словах.

- Ясно… - снова молчание. А я и не знал, что у тебя была подруга. Этот факт удивляет меня и почему-то злит. – Э… А можно вопрос?.. Как вы познакомились? – не верю, что спросил это. Зачем, собственно? Ты смотришь на меня как-то странно, хмуришься:

- А зачем тебе?

Деваться не куда, слова уже сказаны, назад их не вернёшь:

- Просто любопытно, - выдавливаю я, чувствуя, насколько глупо это выглядит со стороны.

- Ты тут ночевать собрался? – не знаю, что на меня нашло, но мне не хочется видеть тебя таким отстранённым. В конце концов, я сегодня на многое пошёл ради тебя!

Ты только принимаешь мою помощь, как-то очень сильно опираешься на мою руку, с трудом выбираешься из машины. Только теперь я замечаю, что ты прихрамываешь.

- Что это с тобой? – требую ответа я.

- Пустяки, - шепчешь ты, и мне кажется, что сейчас ты бросишься мне на шею – столько обожания, благодарности в твоих глазах. Ты так удивлён, что я вообще заметил это?..

- Что значит – пустяки? Это они сделали? Как ты смог бежать? – и почему сейчас я так возмущён?..

Ты только отмахиваешься рукой:

- Всё в порядке, это не в первый и не в последний раз, - ты опускаешь глаза и замолкаешь. Я тоже. Как ты можешь говорить об этом так спокойно? Только теперь я понимаю, что всё ещё продолжаю держать твою правую руку с тех пор, как помогал тебе выйти. Но оставляю всё как есть.

- Это в последний раз, - уверенно говорю я. Ты отчего-то раздражённо качаешь головой:

- Глупости. Я только рад, что ты не был с ними. Что помог мне. Спасибо… - твои глаза внезапно заполняются влажным блеском. Теперь я точно знаю, ты всё ещё любишь меня, но не можешь поверить мне, хотя и очень хочешь. И у меня отчего-то сжимается сердце. Ты продолжаешь вполне обоснованно бояться меня. И так будет всегда, верно?.. Мне что, придётся бороться за твоё доверие? А нужно ли мне оно? Я отпускаю твою ладонь. Ты улыбаешься грустно, одинокая слеза медленно ползёт вниз по твоей щеке. Делаешь шаг вперёд, но, будто испугавшись, разворачиваешься резко и поспешно идёшь в дом, хромая.

Я остаюсь один в гараже. Ты хотел поблагодарить меня, обнять, успокоиться, я чувствую это. Но ты знаешь, помнишь, что мне противно касаться тебя, противны любые проявления твоих эмоций. Потому ты просто ушёл. Поскольку боишься. И потому что ты всё равно любишь меня, хотя я сомневался, что твои чувства смогут пережить всё то, что я делал с тобой, все те страдания, которые я стремился тебе причинить.

Я медленно иду в дом следом за тобой. Почему ощущение победы, триумфа и спокойствия снова ушло? Чего же мне не хватает?..

- Сказал бы раньше, старик, не стал бы тебя впутывать. Ну и мамаша у тебя… стерва, - это означало, что между нами снова мир. Я кивнул. Ещё с десять минут беседа продолжалась примерно в том же духе, но разошлись мы снова друзьями, вполне разобравшись в ситуации. Я и сейчас не знаю наверняка, поверил ли мне Ларс или просто сделал вид, что поверил, благоразумно избегая открытого конфликта и предупреждая что-то вроде большой междоусобной войны в одной маленькой школе. Надеюсь, моё враньё поможет обезопасить тебя от их нападений, а меня – от их недоверия. Чувствую, я скоро запутаюсь в своей лжи, забуду, кому и что говорил, но для меня это единственный выход не потерять ничего из того, что я имею. Ни своей общепризнанной популярности в школе, ни тайной должности твоего спасителя.

С того дня на занятиях я стал избегать тебя ещё тщательнее. Не хочу, чтобы теперь нас видели вместе, особенно сейчас. Пусть Ларс мне не враг, но не все его дружки стали держать язык за зубами, слух всё же пополз, медленно распространяясь среди всех моих знакомых, слух, страшный тем, что он заведомо правдив – я действительно защитил тебя. Изгоя. Выродка. Почти что неприкасаемого. Людям, в особенности богатым и вечно скучающим, свойственно чесать языки по поводу и без. Плохо то, что теперь повод налицо. Не хочу встречаться с тобой в школе. Не хочу быть вынужденным напоказ оскорблять тебя перед всеми, чтобы опровергнуть их сплетни. Не теперь… никогда.

Мама, кажется, знает всё или почти всё о нападениях на тебя. Она волнуется… И я даже не удивился, когда часть моей байки, выдуманной для Ларса, стала правдой, поскольку мать как-то попросила меня проследить за твоим благополучием. Я промолчал. Мне не хотелось, чтоб ещё кто-то знал, что для меня это давно решённый вопрос, который вовсе не требует родительских просьб и наставлений.

Так незаметно промелькнуло две недели. Сегодня суббота, выходной, дома пусто – родители поехали в город праздновать десять лет с даты своего знакомства. Возможно, из-за перемен, которые незаметно начали происходить со мной, или потому, что я запутался в своих собственных мыслях и делах, я перестал так остро реагировать на отчима, на то, что он стал заменой нашему отцу… Мама счастлива – и пусть. Моё ли это дело?.. И эта романтическая вылазка в центр, включающая посещение театра, а затем нового дорогого ресторана… Может, отчим не так уж и плох, сумел же он отказаться от важной встречи, только чтобы провести один день со своей женой… Не важно… Мои мысли прерывает тихий стук в дверь. Выключаю плеер, откликаюсь:

- Входи! – это действительно ты. А кто же ещё? Мы остались одни во всём доме. Вытаскиваю немые наушники, глядя на дверь. Ручка поворачивается, ты скользишь внутрь комнаты, но не проходишь дальше. Просто стоишь, опершись о косяк со скрещёнными на груди руками, и внимательно смотришь на меня. Почему-то от этого тёмного, тяжёлого взгляда мне не по себе:

- Что-то случилось?

- Мне необходимо, чтобы что-то случилось, чтобы поговорить с братом? – ты усмехаешься одними углами губ, но я вижу, тебе совсем не весело. Ты быстро стираешь улыбку, продолжая: - В общем, ты прав. Я должен сказать тебе, что уезжаю…

- В смысле, на Рождество? – через одну неделю учёбы начинаются долгожданные праздничные каникулы. Только странно, почему ты такую обыденную новость сообщаешь так, будто жизнь на этом заканчивается или грядёт конец света.

- Нет, ты не понял, - вздыхаешь, напряжённо откидывая с лица рассыпавшиеся пряди волос. – Я уезжаю во Францию, к тёте. Ты должен помнить её, она приезжала, когда мы были совсем детьми. Я там собираюсь окончить школу и поступить в университет. Понимаешь?.. В общем, я не вернусь сюда.

Замираю:

- Почему? – это одно-единственное слово даётся мне сложно, горло внезапно пересохло, будто перехваченное невидимой рукой, хотя я не понимаю, отчего же мне так плохо. Ведь когда-то я хотел избавиться от тебя, от твоего присутствия, такого раздражающего, навязчивого. Мне ведь надоело делить с тобой свою жизнь, любовь матери, сравниваться с тобой и всегда проигрывать это сравнение. Так почему? Почему выходит так, что все мои сокровенные желания сбываются, но только тогда, когда я уже не хочу этого, я желаю чего-то диаметрально противоположного?!!

- Так решили родители, - тихо отвечаешь ты на мой вопрос, опуская глаза. Мне, однако, кажется, что ты не искренен со мной. – Они беспокоятся за меня. Хотят оградить от опасности. Хотят, чтобы я исчез отсюда.

- И… и ты поедешь? – это просто не укладывается в моей голове, не верю, это больше похоже на нелепую сценку, на фарс. Удивляюсь твоей покорности воле родителей. Нет, это не ты сейчас киваешь мне в ответ. Или… неужели ты бросил бороться? Почему? Может, просто ты сам хочешь уехать?..

- Поеду, конечно. Сразу после рождественских каникул меня уже тут не будет.

Билл… Я быстро соскучусь… Мне будет не хватать тебя, сильно не хватать…

Я останавливаюсь перед окном, прислоняю лоб к холодному стеклу. Во дворе серо и пусто, голые ветви деревьев равнодушно раскачиваются на ветру. Уже начинает темнеть – довольно рано, и не удивительно: скоро Рождество, зима в самом разгаре, хотя снег ещё не выпал. Не важно. Всё равно день безумно короток. День, когда я, наверное, впервые начинаю понимать: есть вещи, в которых я не властен ничего изменить, что кто-то может всё решить за меня и даже не спросить позволения, навсегда изменяя мою жизнь. И я ничего не смогу возразить. Буду вынужден только смириться.

Я чувствую дрожь. Стекло затуманивается от моего дыхания, обжигает лоб ледяным, колючим холодом. Как я мог верить, что ненавижу тебя? Ведь я, по сути, только ревновал к твоей свободе и обижался на твою независимость от меня. На то, что я почувствовал себя лишним и беспомощным, точно сейчас. Как много поводов для ненависти было придумано… И как я мог настолько углубиться в свои личные переживания, настолько ловко обманутся, что стал так вот мучить тебя? Воспоминания накатывают горькой волной, глаза начинает щипать от никогда прежде сознательно не выплаканных слёз. Мне больно, мне по-настоящему страшно. Но я разучился плакать ещё в детстве – во сне это не в счёт… Простил ли ты меня? Ведь я никогда даже не просил прощения за свою вину, за жестокость, за обиды – за всё. Знаешь ли ты, что я уже почти разобрался в своих ошибках, что тебе больше не нужно бояться меня?..

Мне противно от себя самого, от всех моих поступков, которые даже глупостями назвать нельзя. Скорее уж преступлениями…

Я всё-таки сажусь спиной напротив батареи, прячу лицо на своих коленях. Это так сложно… Горло щиплет, рассудок борется с подступающими к глазам слезами. Но… наконец я плачу - тихо, еле слышно, разрешаю горячим каплям солёной воды течь по моим прохладным щекам, впитываться, срываясь вниз, в морщинистую ткань широких джинсов. Плечи судорожно трясутся, мысли растворяются в моём отрывистом свистящем дыхании, в коротких всхлипываниях. Темнеет, за окном зажёгся одинокий фонарь, освещающий подъездную гравиевую дорожку перед домом. Удивительно, но мне правда становится легче. Я сосредотачиваюсь на тёплом ощущении слёз, щекотно скользящих по коже, и постепенно затихаю, успокаиваясь.

Я должен поговорить с тобой, должен многое сказать, попросить прощения, хотя если ты не примешь моих извинений, то будешь прав. Но я… должен попытаться. Слёзы высыхают, спускается покой, но тупая боль в груди никак не проходит. Ведь ты всё равно уезжаешь. Кажется, что вместе с тобой от моей души, от моего сердца медленно отрываются целые куски. Я жмурюсь, голова пульсирует болью. Что со мной?..

Иду в ванную, смываю с лица свои слёзы, вытираюсь холодным полотенцем, чтобы утихомирить тягучую боль. Новое, гладкое - вместо прежнего, разбитого зеркала - отражает мои покрасневшие, воспалённые глаза. Эта ванная напоминает мне о том самом дне; прищурившись, мне кажется, я вижу тебя, вспоминаю твоё бледное лицо, твою кровь – свою жестокость, от которой сейчас сам испытываю мучительный страх. Закрываю шипящий кран и поспешно выхожу в коридор, захлопываю белую дверь, прислоняюсь к ней спиной, выдыхаю. Как я буду жить здесь, если каждый предмет, каждая комната в этом доме напомнит мне о тебе? Как… если ты неотъемлемая часть меня самого?

Я останавливаюсь нерешительно перед твоей комнатой. В коридоре темно, из-под двери видна узкая полоска тусклого желтоватого света, льётся тихая тоскливая музыка. Что же, наше настроение совпадает. Я знаю, что хочу снова видеть тебя, потому стучусь, вхожу, как привык, без разрешения. Ты только кратко смотришь на меня – одно мгновение, потом возвращаешься к своему занятию. Что-то дописываешь, закрываешь блокнот и наконец-то поворачиваешься ко мне на своём офисном кожаном стуле, кисло усмехаешься:

- Ну что тебе, Том? – ты говоришь тихо, только чуть громче той медленной инструментальной музыки, льющейся из динамиков.

- Я… - мне тяжело, я не люблю признавать ошибки, но я должен. – Я… хочу попросить у тебя прощения.

Ты удивлённо, с нескрываемым сарказмом поднимаешь бровь, улыбаешься, но совсем не весело:

- За что же?

- Ты понимаешь, за что, - отвечаю я нетерпеливо, почти раздражённо.

- Ах, да… Конечно, теперь понимаю! – вдруг оживляешься ты. - Не хочешь, чтобы на твоей совести что-то висело! А если я уеду, ты не сможешь вовремя оправдаться перед собой? Так? - я понимаю, что ты сердишься, знаю, почему, но от этого моя задача не становится ни на крупицу легче.

- Билл… Я… Да не в этом дело! – сержусь. - Я не хочу, чтоб между нами оставалось непонимание… Билли… Ну… прошу, попробуй простить меня. За всё это. Я знаю, я сволочь… Если не можешь, я пойму, но не надо вот так…

Я смотрю на тебя жалобно, внутри почему-то всё дрожит. Кажется, моя просьба вовсе не трогает тебя. А чего, собственно, я хотел? Что ты обрадуешься, сразу простишь меня? Сразу?! После всего-то… Ты имеешь право не просто обижаться – ненавидеть меня. Наверное, я исчерпал запасы твоего терпения, уничтожил твою любовь, вместо того, чтобы сломить тебя… Но… неожиданно ты улыбаешься. Тепло, совсем нежно. В моём сердце что-то мягко сжимается, глаза снова щекочет, словно раз прорвав плотину, слёзы уже не хотят останавливаться… Я привык оценивать сравнивать всех с самим собой, мерить своей меркой, но ты… ты не такой. Ты необыкновенный. Просто ангел.

- Я – честно - уже не злюсь. Я никогда не мог долго сердиться на тебя, ты же знаешь… Просто хотел немного потянуть время, дать тебе почувствовать хотя бы минутное сомнение, хотя бы капельку той печали, которой я живу постоянно вот уже несколько лет. И, веришь ли, мне это не доставило ни малейшего удовольствия, Том…

Ты замолкаешь, сияющими глазами смотришь на меня. Сейчас мне кажется, что за твоей спиной вот-вот покажутся солнечные крылья. Ты уколол меня, объяснив свою обиду, но при этом остался верен себе, не решился глубоко ранить меня, хотя мог бы… Мог, потому что я сейчас беззащитен перед тобой, и именно ты решаешь мою судьбу. Вздыхаю, подхожу ближе. Сажусь на пол у твоих ног, игнорируя удивлённый взгляд и сдавленный протестующий возглас.

- Спасибо, - шепчу я, но не просто говорю слова, а чувствую их всем сердцем. Необыкновенное чувство… Я действительно слишком тебе благодарен за тот мир в душе, который ты мне только что подарил. – Спасибо, - снова выдыхаю я, обнимая твои колени. Джинсовая ткань шершавая под щекой, но мне, так близко от тебя - спокойно и невыразимо приятно, хотя одновременно сладостно-горько. Словно я возвратился домой после долгой разлуки, но скоро снова наступит пора прощаться.

- Что ты делаешь? – шепчешь ты почти испуганно, твои руки легко касаются моих плеч, будто отталкивая. Но это не так. Я поднимаю голову, смотрю в твои тёплые шоколадные глаза и вижу там страх, удивление и… любовь. То, что я всегда находил в тебе, но никогда прежде не ценил так, как следовало бы.

Я беру твои холодные тонкие пальцы в свои ладони, прижимаюсь к ним лицом. Чувствую ароматную мягкость гладкой кожи и твою лёгкую дрожь. Что-то происходит во мне, в моей душе, чувствую, как горечь разъедает меня. Ты не должен уезжать. Я хочу… нет, я нуждаюсь в том, чтобы ты не покинул меня. Должен, наконец, дать тебе вескую причину остаться тут, со мной…

Наклоняюсь, подчиняясь внезапному порыву, легко целую твои пальцы, слышу короткий испуганный вздох. Вот, теперь я и сам дрожу, но чувствую, что не должен останавливаться, только не теперь. Встаю с ковра, помогая тебе подняться, кладу твои руки вокруг моей талии, осторожно обнимаю твои плечи, словно ты – хрупкая фарфоровая ваза, хотя я знаю – ты сильный, даже слишком сильный за этой внешней слабостью и тонкостью. Я почему-то сейчас горжусь тобой. Смотрю в твои широко открытые глаза, густо подведённые чёрным карандашом – долго, внимательно, изучая. Они, твои глаза, такие яркие, такие глубокие, невыразимо прекрасные теперь, когда в них написано не страдание, не тот мучительный страх, который я привык читать там, а нечто совсем другое. Наши тела тесно соприкасаются, и я впитываю кожей твоё тепло и волнение, слушаю твоё дыхание и бешеный ритм сердцебиения – твоего, моего – так, будто от этого зависит вся моя жизнь.

Я не даю тебе договорить. Закрываю глаза, касаясь губами твоих слегка разделённых губ: медленно, очень нежно, опасаясь отпугнуть. Я притягиваю тебя ещё ближе, если это вообще возможно, обхватываю ладонями твоё лицо, такое родное, знакомое - до последней родинки, до последней черты. Ты не сопротивляешься, расслабленно, охотно отвечаешь на поцелуй, и я понимаю, как давно ты этого хотел и ждал. Твои губы такие мягкие, тёплые, поцелуй сладкий, а твоё гибкое стройное тело в моих объятиях – жаркое, сильное, и от тебя сказочно пахнет мятой и смородиной.

Я слышу тихий стон – мой, твой – безразлично. Наше дыхание, тяжёлое, рваное, смешивается в одно, наэлектризованное тепло наших тел сливается, дрожь стихает, уступая место томительному расслаблению. Твои нежные тонкие руки беспорядочно скользят по моей спине, путаются в моих дредах. Я стараюсь прижать тебя как можно сильнее ко мне – только не уходи, не оставляй меня. Ты моя часть, не разрывай меня на клочки, не бросай мою душу истекать кровью в тишине одиночества, ведь я раньше и не замечал, как вокруг темно и пустынно без тебя… Билли, я готов защищать тебя от всего на свете, только ты… спаси меня сейчас. Я только что начал изменяться, останься, я нуждаюсь в твоей помощи. Будь рядом, прошу…

Я прекращаю поцелуй, чтобы снова набрать в лёгкие воздух, долго смотрю на тебя. Твои глаза закрыты, накрашенные тёмным веки трепещут, губы, припухшие и порозовевшие, влажно блестят и чуть приоткрыты. Всё внутри меня обмирает, мягко тает, колени делаются ватными, а в горле вновь обрывается только недавно обретённое дыхание. Как же ты дорог мне, оказывается… И как я раньше не понимал?..

Снова целую тебя. Ты сразу впускаешь мой язык в свой рот, я ощущаю волнующе прохладный металл серёжки, изучаю, ласкаю твои губы, язык, дёсны. Этот поцелуй не борьба за власть, как иногда бывает – только вспоминание, сладкое и радостное, чего-то знакомого, будто давно забытого, хотя в действительности и не испытанного прежде. Сердце обмирает, снова приходит это счастливое чувство правильности, завершённости, абсолютной целостности, будто складывается сложная мозаика и наконец-то совпадают все её замысловатые части. Никогда и ни с кем прежде не испытывал я ничего подобного. Кажется, я медленно умираю, задыхаюсь в накалённом безвоздушном пространстве, однако это так сладко… и так горько. Из моих глаз снова текут слёзы, но я не стыжусь их. Твои щёки стали влажны. Я не знаю, только ли в моих слезах дело. Хотя знаю, что ты меня поймёшь, мне нечего скрывать. Ты видел мои худшие стороны, так смотри – у меня тоже есть душа, я тоже живу, тоже чувствую… Наконец-то я понял себя… понял тебя… но не слишком ли поздно?

Я стаскиваю с тебя твою обтягивающую маечку, почти благоговейно касаюсь ладонями восхитительного тела, хрупкого и сильного одновременно. Целую белую шею, ключицы, плечи. Твои руки скользят под моей широкой футболкой, кожа горит под случайными, летящими прикосновениями. Кажется, весь мир сейчас безразличен мне. Мысли испаряются, тают в чистом наслаждении. Твоя близость, твоя нежность, то, как охотно ты принимаешь мою и даришь свою ласку – одно это разрушает все стены, которые я годами строил вокруг своей души, лишь бы защититься от собственных чувств, оставаться холодным и жёстким. Но теперь сомнения исчезают. Только на мгновение я с неохотой отрываюсь от тебя, поспешно закрываю дверь и рывком задёргиваю шторы.